«Задумка» применительно к Набокову, конечно,  – это ужасное слово. Набоков очень глубоко укоренен в Серебряном веке, и «Ultima Thule», и «Бледный огонь» – это переписанная «Творимая легенда» Сологуба. У меня об этом подробная лекция. Догадка о том, что жизнь проходит в двух мирах. Есть Terra и есть Antiterra. Это и в «Аде» выведено, и это есть и в «Навьих чарах» Сологуба, где Триродов одновременно и дачный сосед, и король маленького островного государства, 

Про симметрию я там не убежден. Хотя симметрия, бабочка, симметричность собственного пути, о котором он так заботился,  – он любил такие симметриады и любил, когда в жизни все симметрично. Это казалось ему еще одним…

Я не могу вас заставить это полюбить, но этот рассказ создал новый художественный метод. Главный герой действительно болен, правда, не совсем обсессивно-компульсивным расстройством, у него более глубокий психоз. Ему кажется, что все в мире посылает ему сигналы. Что вот такое-то количество чашек на полке или такое-то количество теней на дороге указывают ему его судьбу. Он находится в роковой связи со всем миром. А дальше рассказ пытается описать реальность с точки зрения этого синдрома. Мертвый птенец на крыльце становится страшным предсказанием количества и чередования баночек. И прав, мне кажется, Александр Долинин, говоря, что в очередной раз зазвонивший телефон – это сообщение о том, что…

Я об «Аде» довольно много всего думаю. Я не считаю «Аду» лучшим набоковским романом, но люблю ее чрезвычайно. Мне кажется, что «Ада» — это история о том, что бывает с любовью, лишенной всех препятствий, поставленной в идеальные условия. Любовью, которая является самоцелью. И она вырождается, ничего не поделаешь. И «шлюшка Ада» — это авторское определение мне кажется близким. Мне кажется, это тот же самый ужасный демон, который и в Лилит, и в Лолите, и в Мариэтте с Кругом в «Bend Sinister», и в Лауре из «Лаура и ее оригинал». Мне кажется, что с этим демоном он боролся всю жизнь. Да и Ван Вин, в общем, представляется мне довольно неприятным персонажем. Мне кажется, что сцена в лупанарии — автоописание…

Роман Сологуба «Слаще яда» с этими постоянным танцами обнаженной героини – это такой привычный сологубовский фетишизм. Это неважный роман. У Сологуба вообще есть романы важные и неважные. Хороших и плохих там нет. 

У Сологуба есть гениальный роман «Мелкий бес», великая, по-моему, книга «Навьи чары» (в особенности первая часть). Вообще вся трилогия «Творимая легенда» содержит в себе зерно будущего набоковского «Бледного огня» и зерно «Ады». Почему-то никто не отследил огромное влияние Сологуба на Набокова. Когда Набоков был молод, он довольно горячо откликался на литературные и иные новинки Серебряного века. Для него не только Блок и Гумилев, но – я уверен, – что и Сологуб был…

Роман Сологуба «Слаще яда» с этими постоянным танцами обнаженной героини – это такой привычный сологубовский фетишизм. Это неважный роман. У Сологуба вообще есть романы важные и неважные. Хороших и плохих там нет. 

У Сологуба есть гениальный роман «Мелкий бес», великая, по-моему, книга «Навьи чары» (в особенности первая часть). Вообще вся трилогия «Творимая легенда» содержит в себе зерно будущего набоковского «Бледного огня» и зерно «Ады». Почему-то никто не отследил огромное влияние Сологуба на Набокова. Когда Набоков был молод, он довольно горячо откликался на литературные и иные новинки Серебряного века. Для него не только Блок и Гумилев, но – я уверен, – что и Сологуб был…

Можно. В каком-то смысле он и написал эту антиутопию — «Окаянные дни». Потому что, если перечитать «Траву забвения» и в особенности раннего Катаева, то та Одесса, которую увидел он, радикально отличается от той Одессы, которую увидел Бунин. Одесса Катаева, описанная в «Алмазном венце», например (хотя это уже поздняя вещь),— это упоительная, безумная такая, революционная утопия молодых поэтов, хотя изнанку этой утопии с пугающей прямотой тот же Катаев изобразил в повести «Уже написан Вертер». Для Бунина — это действительно антиутопия, это триумф идиотизма и наглости.

Кстати, я думаю, что до некоторой степени антиутопией Бунина являются «Темные аллеи», 49 историй о трагической любви.…

Потому что все несчастливы семьи одинаковы, каждая счастливая семья счастлива по-своему. С этой фразы начинается роман Набокова «Ада», и эта фраза мне кажется более правильной, чем толстовская. Толстой, как мне кажется, к семейному счастью относился довольно скептически, как и к собственному роману на эту тему, так и к идиллии, которую расписывали ему другие. Он вообще счастливых людей не очень любил. Как ему один толстовец рассказывал: «Какой я стал счастливый, проникнувшись толстовскими идеями. Толстой шепотом, но так, чтобы все слышали, сказал Горькому: «Все врет шельмец, но это он для того, чтобы сделать мне приятное».

Так вот, на самом деле все счастливые семьи очень…

Если рассматривать в целом набоковское творчество (а у него инвариантов, сквозных тем, я бы сказал, навязчивых фобий довольно много), то это тема такой женщины-демона, демонической женщины-искусительницы, Лилит, Лолиты, нимфетки, которая постоянно возобновляется у него как навязчивая греза, как страшненькая эта Мариэтта в «Bend Sinister» и как Магда в «Камере обскура», как Лилит в стихотворении конца 20-х, как Лаура в последнем романе. Отчасти какие-то черты этой нимфетки есть и в «Аде», хотя Аде на протяжении романа от двенадцати до семидесяти лет, или больше. Но мы видим, собственно, в первой части — самой большой и самой удачной — двенадцати— и шестнадцатилетней. Так что это тот же самый…

«Задумка» применительно к Набокову, конечно,  – это ужасное слово. Набоков очень глубоко укоренен в Серебряном веке, и «Ultima Thule», и «Бледный огонь» – это переписанная «Творимая легенда» Сологуба. Догадка о том, что жизнь проходит в двух мирах. Есть Terra и есть Antiterra. Это и в «Аде» выведено, и это есть и в «Навьих чарах» Сологуба, где Триродов одновременно и дачный сосед, и король маленького островного государства, 

Про симметрию я там не убежден. Хотя симметрия, бабочка, симметричность собственного пути, о котором он так заботился,  – он любил такие симметриады и любил, когда в жизни все симметрично. Это казалось ему еще одним доказательством…

Насколько можно судить по напечатанным карточкам, «Лаура и ее происхождение» (или «Лаура и ее оригинал», или «Происхождение Лауры») — это третий подступ Набокова (а, может быть, даже и четвертый, считая «Камеру обскуру») в борьбе с демоном по имени Лилит. Грешная, соблазнительная, неутомимая в любви, страшно очаровательная женщина, которая является идеальной и абсолютной соблазнительницей. Первый подступ — это «Камера обскура», где появляется вот эта девочка из кинотеатра, соблазняющая Кречмара; второй подступ — это, безусловно, Лолита, правда, Лолита являет собой не столько демона, сколько несчастного ребенка, который наделен на свою беду такой невероятной соблазнительностью.…

Видите ли, «Лолита» и «Камера обскура» — не единственные произведения Набокова, посвящённые Лилит. Лилит — это монстр, вот это создание исключительной чувственности, ну, пра-Ева, до-Ева. Другое дело, что у него менялось отношение к этому персонажу. Этот же ребёнок, рано лишившаяся невинности нимфетка — она появляется и в «Аде». И Ада — точно такое же чудовище, к которому, кстати, Ван, ещё один бес, никогда не охладевает.

Обратите внимание, что всегда бесовщина маркирована у Набокова густым волосом, который растёт на груди и вообще по всему телу у главного героя. Вот он растёт у Вана и растёт у Фёдора Годунова-Чердынцева. Я поэтому всегда подчёркивал, что настоящий герой «Дара», конечно,…

Для меня несомненно, что английский язык повлиял на Набокова радикальным образом. Переход на английский язык привел к огромным сдвигам в его литературе. Русские рассказы Набокова гораздо хуже романов. Американские рассказы Набокова лучше романов в разы, особенно поздних, последних. Почему? Потому что сама форма англоязычного рассказа, сжатого, энергичного, с его многослойностью, многосмысленностью, с его сновидческой природой, сама традиция американского рассказа, восходящая к Эдгару По, она повлияла.

Из рассказов Набокова — хотя у него были гениальные русские рассказы — ушла вот эта пленительная, расплывчатая туманность. Туманность русского заката. Его рассказы стали…

Нет, никакой пропаганды педофилии в «Лолите» нет. В «Лолите» есть ужас перед такой попыткой преодолеть порок. Как говорил Уайльд, «единственный способ победить соблазн — это сдаться». Но то, что такая попытка приводит в гораздо более глубокую тюрьму,— это демонстрируется у Набокова на всех текстах, где есть тема педофилии, всегда теснейшим образом увязанная с темой тюрьмы. Это и Эммочка, уводящая Цинцинната не на свободу, а в кабинет отца. Это и Мариэтта, которая отдается Кругу ровно в тот момент, когда гимназические бригады (тоже, кстати, ГБ) ломятся к нему в дверь. Это и Ада, которая приводит Вана к полному моральному краху, как бы мы ни относились к ней и к Вану. Это и «Оригинал Лауры»,…

Ну, «Машенька» — это проба пера. Что касается романов Набокова, то здесь зеркальная ситуация: его русские рассказы слабее романов, а английские рассказы — сильнее. Я очень люблю его короткую английскую прозу — прежде всего «Сестёр Вейн» и «Signs and Symbols» («Условные знаки»). Что касается романов, то, как мне представляется, всё, написанное после «Pale Fire», было довольно бледным.

Это касается даже «Ады», в которой есть гениальные куски, но есть и страшная избыточность, затянутость — и чем дальше, тем невозможнее её читать. А «Текстуру времени» (вот эту четвёртую часть) я вообще ни по-русски, ни по-английски никогда осилить не мог. Ну, теоретическая часть, это понятно, но она, может…

«Мастера и Маргариту» он, думаю, не читал. Потому что он уже тогда, по-моему, не очень знакомился с русской литературой. И вообще, понимаете, он к старости утратил какие-то рецепторы, которые позволяют воспринимать новое. Он немножко закоснел. Судя по проблематике и стилю «Оригинала Лауры» (или «Происхождения Лауры»), он варился в котле своей молодости, в каких-то прежних своих идеях. Но мы не можем требовать от человека на 8-м десятке, чтобы он оставался юношески свеж.

Бродского он не понял и не воспринял совершенно. А Булгаков… Ну вот представьте себе, что он читает «Мастера и Маргариту». Для человека XIX века, причем внимательнейшим образом читавшего Сологуба, это такие «Навьи…

Ну, там не совсем так, но в принципе он отзывался об «Аде» довольно скептически. Это можно понять. Если выбудете читать Фаулза, обратите внимание: культурный слой огромен, и культурный подтекст огромен, но он ссылается на него очень аккуратно. Действие романов Фаулза происходит не в культуре, а в жизни, в отличие от «Ады», которая происходит явно на Анти-Терре, в мечтах. И там реальность… В Терру они верят или не верят, но они её допускают. А на самом деле Анти-Терра — это пространство мечты абсолютной. И идеальная ненасытимость Вана, и идеальная любовница Ада, которая не может забеременеть, которая всегда готова к любви и только свежеет от нее, и их безумная взаимная тяга, от которой гибнут…

Ну, «Смотри на арлекинов» — это такой summing up, вещь в жанре подведения итогов и, если угодно, такое переосмысление собственного пути. Такое абсолютно постпроизведение, эпилог. Кстати говоря, и «Лаура» была в этом смысле лишь переосмыслением «Ады», насколько можно судить. Очередной подход к снаряду с намерением ущучить Лилит, ущучить этого демона.

Мне кажется, что самая слабая вещь Набокова — это «Transparent Things», то есть, условно говоря, «Просвечивающие предметы». Но это и не роман — это рассказ. В общем, как рассказ, она, может, и неплоха. Но знаете, даже слабый рассказ Набокова… Ну как, мы не можем называть его слабым — даже, скажем так, не лучший рассказ Набокова всё равно лучше…

Нет. Конечно нет. Писатель остается прежним. Ну, Джозеф Конрад — тут мы не можем судить, потому что Конрад по-польски ничего великого не написал, да вообще не писал; он состоялся именно как писатель англоязычный. А Набоков? Вся мелодика фразы Набокова русская. И все реалии русские. И «Ада» — абсолютно русский роман, построенный на вырицких воспоминаниях.

Нет, писатель не может, сменив язык, не может стать другим. Он может стать, может быть, в какой-то степени более технически оснащенным или, скажем, иначе технически оснащенным. Но, например, лучший англоязычный рассказ Набокова «Signs and Symbols», «Условные знаки» (не «Знаки и символы», а именно это переводится как «Условные…

Знаете, в первой моей американской поездке меня познакомили с одной слависткой, и у нее любимым чтением было «Приглашение на казнь». Она все время там отслеживала интертекстуальные вещи, а я как раз собирался читать «Аду», она тогда еще не была переведена. Я ее спросила, читала ли она ее. Она говорит: «Знаете, не дочитала. Вот вам мой ответ. Не могу». Я очень люблю «Аду», первую часть особенно. Принцип убывания частей в «Июне» позаимствован оттуда. «Ада» очень интересный роман, но что хотите делайте, но его теоретическая часть — «текстура времени» — представляется мне чистой казуистикой, и потом, Набоков же не любил Вана Вина. Это персонаж, ему глубоко неприятный. И поэтому маркированный,…

Из всего, что написано о любви, как-то мне трудно выделить то, что как-то корреспондирует с моим образом жизни и с моими воспоминаниями. Три лучших любовных романа я не могу, наверное, выделить. Я знаю, что в их число вошла бы, безусловно, «Ада» (не вся, а первая часть), мой опыт субъективен очень. Именно то, что я знаю… Как говорил Солженицын: «Мы можем понять только ту часть правды, в которую уперлись рылом». Вот то, что было в моем опыте, я могу понять.

Главная любовь моей жизни настолько ни на что не была похожа и настолько не имеет ничего общего с этим… Если можно считать романом «Темные аллеи» (а это именно книга рассказов, книга новелл, как бывает книга стихов; Кушнер заметил, что…