Кино

Безусловно, Полански. Может быть, потому что Полански более насмешлив, более парадоксален. Вот мы с Данилевским довольно много говорили о Поланском, как ни странно, потому что они оба с Данилевским такие американские поляки, американские европейцы. Да, вот это интересно. Полански мне интересен прежде всего потому, что у него уникальный синтез смешного и страшного. Верховен — хороший режиссер, но далеко не такой изобретательный и далеко не такой, мне кажется, провидческий. Все-таки «Пираты» Поланского предсказали всю гениальную франшизу Вербински, всю моду на пиратов в целом. «Repulsion» («Отвращение») — фильм, который создал модель психологического триллера на ближайшие пятьдесят…

Я не думаю, что это возможно — талантливое кино, пропагандирующее фашистские взгляды. Скажу вам даже больше, что фильм «Триумф воли», который постоянно приводится в пример,— это не талантливое кино, это страшно скучно, кино однообразное, монументальное, обладающее несколькими оригинальными техническими решениями. Но если выступление фюрера элегантно снято снизу, то мне совершенно не важно, насколько элегантно здесь операторское решение. Фильм «Триумф воли» представляется мне одним из самых громких провалов в истории человечества. Я никогда эти три часа не мог досмотреть до конца. Даже при том, что рассматривать уже заспиртованного, обезвреженного скорпиона — это своеобразное…

Если брать фильм, действительно отразивший ситуацию, то это картина «Утоли моя печали» Александра Александрова и Прохорова по александровскому сценарию, первая режиссерская работа Александрова. Я считаю его гениальным сценаристом. Дружил с ним, очень любил его фильмы «Деревня Утка» и «Голубой портрет», ну и «Сто дней после детства» в меньшей степени.

Хотя сам Александров, понимаете, вот он был один из очень немногих гениев, которых я знал, действительно гениальных людей, потому что все, за что бы он ни брался — будь то коллекционирование русского лубка, жизнеописание Пушкина-лицеиста, жизнеописание Марии Башкирцевой — он как-то удивительно чувствовал дух молодости, он…

Видите ли, Муратова и Герман любили снимать непрофессионалов. А Русланова плюс к своей поразительной органике и внешности была еще и профессионал. Это очень редкий случай, когда человек выглядит абсолютно как типаж из народа, при этом красив, при этом органичен безупречно, и при этом умеет быть всяким.

Вы себе не представляете, человеком какой пластики была Русланова. В те немногие разы, что я с ней говорил, она умела так превращаться! Вот сейчас она с вами изображает детдомовку, потом она изображает Муратову, а через 5 минут она… Я ее спрашиваю: «Как вы играете английскую королеву?», и она показывает:

Уж лучше было б мне батрачкой быть,
Чем королевой, что должна…

Во-первых, «Кабаре» основано на «Берлинской тетради» Ишервуда, и мне кажется, надо этот роман сначала прочесть, а потом уже смотреть «Кабаре», чтобы оценить, какой праздник сделал Боб Фосс из этого скучного романа и что сделала Лайза Миннелли из этой довольно некрасивой, довольно пошлой героиньки. Прогрессирующее безумие немцев объясняется очень просто. Фашизм складывается из двух вещей: из оргии, то есть из радости морального запрета, и из обиды, то есть из гиперкомпенсации моральной уязвленности.

Ну, видите ли, это такая вот интересная особенность Советского Союза (о чем мы тоже, кстати, с Шахназаровым говорили): Советский Союз как наднациональный проект сложный был довольно щеляст, он предоставлял возможности найти нишу. И вот действительно, если у вас по тем или иным причинам остросоциальная картина или эстетская картина, или протестная картина не могла быть снята на «Мосфильме», вы могли её снять в Украине; а если у вас не получалось в Украине, вы могли её снять в Армении, в Азербайджане.

Ну, действительно у меня много друзей из Баку. В частности, Саша Альшванг, ныне проживающему в Штатах. И хотя мы оба в 80-м году были молодыми людьми (ну, Альшвангу — лет девятнадцать, а мне —…

Я не думаю, что это эпатаж. «Друзей полно, а друга нет» — это пушкинская мысль из приписываемых ему. Да, собственно говоря, у Пушкина мы находим достаточно скептические высказывания о друзьях, о родных, в «Онегине» этого довольно много. «И нет той мерзейшей клеветы, которую ваш друг о вас не повторил бы мимоходом». Я не стал бы переоценивать дружбы. Я уже говорил, что в моей жизни был один друг, на чью абсолютную поддержку я мог всегда рассчитывать. Именно потому, что он следовал правилу «Платон мне истина», а не «Платон мне друг, но истина дороже». Таких людей очень мало, есть у меня несколько таких друзей еще, но называть я их не буду, чтобы не осложнить им жизнь. Это не люди из власти,…

Ну а Шукшин? Великий актёр, очень крупный режиссёр и, безусловно, замечательный писатель. Как я отношусь к стихам упомянутой троицы? Лучше всего, конечно, к стихам Филатова. Я считаю, что Филатов вообще был скорее профессиональным поэтом. То, что он пошёл играть — это было следствием отчасти его неверия в собственный литературный дар. Слава богу, под действием Любимова и таганской атмосферы он закалился как-то, усовершенствовался и начал писать прекрасные, очень разнообразные стихи. И я, кстати, был одним из слушателей, когда, написав «Опасный, очень опасный» по «Опасным связям», он устроил читку у себя дома. Он читал как актёр блистательно! Я тогда пожалел: как жаль, что он никогда это не…

Это интересный вопрос. Как у женщины было амплуа умняги, которую играла Демидова, так у него было амплуа такого циничного идеалиста. Это особенно ясно в «Экипаже», потому что ведь этот человек — романтик, он романтизирует любовь, он живёт любовью, просто он не может долго принадлежать никому. Но в конце концов Саша Яковлева его успешно захомутала. Там, конечно, он и не был бы захомутан, если бы он не был романтиком. Романтичный идеалист. Это же, как ни странно, тема фильма «Грачи». Ведь он как любит брата? Он из любви к нему и становится, собственно говоря, убийцей.

Знаете, там есть не просто христологический мотив, а там есть довольно агрессивный пародийный мотив. Помните, какой там финал? Вынужден я, к сожалению, процитировать свою старую статью, которая называется «Город Псовск» про «Догвилль». В конце режиссёр авторским голосом задаёт вопрос: «Так закончилось путешествие Грейс в Догвилль. После этого или она отвернулась от Догвилля, или Догвилль отвернулся от неё. Не будем уточнять». То есть или Бог отвернулся от мира, или мир отвернулся от Бога. На мой взгляд, просто Ларс фон Триер отвернулся от обоих, вот и всё. Потому что вопрос, как он поставлен в «Догвилле»… Великолепное, фантастическое художественное мастерство в постановке…

Ну, Эмиру Кустурице, видимо, невдомек, что «Летят журавли»» Михаила Калатозова — это уже по пьесе, по спектаклю «Вечно живые». Но мы не можем требовать от Эмира Кустурицы знакомства с творчеством Виктора Розова. Он художник, что поделать? Он витает в своих мечтах. У Кустурицы своя травма сербская, у Кустурицы своя биографическая непреодолимая трагедия.

Я бы не стал его судить строго, тем более что есть у него еще одна трагедия: после череды успехов, сделавших его любимцем Канн (я помню, как Мирон Черненко называл его лучшим европейским режиссером), у него была и серия неудач. И лучшие его картины относятся к раннему периоду творчества: «Помнишь ли, Долли Белл?», «Папа уехал в…

Наверное, потому, что режиссура — это как голос. Не почерк, который можно изменить, а голос, который изменить нельзя. Дело более физиологическое.

Я не знаю ни одного режиссера, который под псевдонимом снимал бы другое кино. Понимаете, если бы Хичкок назывался, например, Ивановым и захотел снимать русское кино, кино в русском духе — в духе Довженко, например — это всё равно был бы Хичкок.

Марлен Хуциев, уже здесь упоминавшийся, мне говорил, что кино — дело физиологическое. И главный физиологический показатель — длительность кадра. Он говорил: «Если кадр передержан или недодержан, я физиологически чувствую или неполноту, или избыточность, но физическое неблагополучие.…

На это как раз можно ответить. Мы живем в посмертии великого проекта. Советский Союз был, безусловно, плохим человеком, а мы живем в трупе плохого человека. Это паразитическая культура, поэтому Советский Союз был лучше, чем то, что мы видим сейчас. Да, он был омерзительнее, но он был живее. А то, что сегодня, – это продукт разложения. Перестраивать продукт нет никакого смысла, это все равно что перекладывать кости. Надо просто это убрать. Убрать труп дохлой лошади, которая лежит на дороге. Вот от этого я не отказываюсь: убрать остатки проекта и начать новый – биологический, социальный, антропологический.

Я думаю, что мы все понимаем: нас хватает смерть, хватают мертвые. Они хватают живых.…

Сценарного творчества я практически не знаю, потому что лучшие свои фильмы он снял по чужим сценариям, ну, как «Копейку» в частности, или «Черного монаха». Хотя и «Черный монах» не слишком нравится мне. Да и вообще, насколько я помню, и «Прорва» — это по сценарию Кожушаной. Вот кстати она была блистательным сценаристом. Безумным, но она создала свой мир, свое кино. Это редчайший случай. Мы можем говорить о кинематографе Дунского и Фрида, о кинематографе Рязанцевой, Клепикова, ну и о кинематографе Кожушаной. Вообще-то, это очень редко, чтобы сценарист…ну, Луцик и Саморядов, конечно… Это редкое явление, чтоб сценарист создал школу. Кожушаная её создала.

Что касается Дыховичного……

Нет. Я вообще люблю Смирнову. Мне нравится «Связь», нравится её экранизация «Отцов и детей». С наслаждением жду картины вот сейчас выходящей — «История одного назначения». Тем более, что Алексей Смирнов там в главной роли, а он зарекомендовал себя отличным режиссером. Режиссеры обычно хорошие артисты. Вообще, все Смирновы, как и все Драгунские, как и все Тодоровские, очень талантливы. Но я, именно фильм «Кококо», не люблю, потому что мне кажется, что это облегченная версия довольно серьезной проблемы.

Из киноведения — Марголит, недаром он получил «Белого слона». Андрей Шемякин, хотя он сейчас в большей степени документалист; Плахов, конечно. Из кинокритиков текущих мне очень нравятся все, кто пишет в «Сеанс», я очень люблю Антона Долина и как лектора, и как редактора, и как кинокритика, хотя наши мнения часто не совпадают. Я всегда с удовольствием читаю Дениса Горелова, я вообще люблю кинокритиков, потому что у них как-то больше, понимаете, профессиональной солидарности и эмпатии к творцу. Они, в отличие от литературных критиков, бывают иногда на съемках. Наш-то творческий процесс проходит одиноко, уединенно, и кроме жены и детей кто знает о том, что мы делаем? А кинокритик, киновед,…

Мне очень нравится Тодд Солондз, он замечательный режиссер. Я, правда, не понимаю, почему он такой культовый. Точно так же, как я никогда не понимал культовости Йоса Стеллинга, от которого многие близкие мне люди просто заходились в восторге. Давид Ройтберг, режиссер, с которым я много работал, говорил: «Я был бы счастлив работать у Стеллинга хоть осветителем». Житинский мог бесконечно пересматривать его картины — «Стрелочника», «Летучего голландца», и так далее. Я этого никогда не понимал. Я понимал, что это хорошо. Но сказать, чтобы я верещал, я не могу.

Видите ли, какая вещь? Что значит, я ругал «Blowup»? Я не могу его, конечно, ругать, потому что это великое кино — очевидно великое. Как и великий рассказ Кортасара «Слюни дьявола» лежит в его основе. Это чрезвычайно значительно. Но это совершенно не трогает моей души. Это оставляет меня холодным.

Атмосферно это кино сильное. У Антониони всегда очень передана атмосфера времени. Но, видимо, мне не нравится эта атмосфера времени. Видимо, мне больше нравится «Забриски Пойнт» — может, потому, что атмосферу американского университета и левацкого студенческого сборища я знаю лучше, а атмосферу жизни модного фотографа, к которому Джейн Биркин так красиво приходит позировать, совершенно не…

Хоффман сыграл гениально, но фильм не нравится мне. Потому что в основе интереса Капоте к Перри Смиту лежал не гомосексуализм, а ужас перед человеческой природой. А вообще, как говорил, кажется, Голдуин: «Я не гомосексуалист, родившийся писателем, а писатель, случайно родившийся гомосексуалистом». Я против того, чтобы ставить во главу угла этот факт его биографии. Он заинтересовался историей Смита, потому что тот был одним из его героев, как правильно написала в свое время Бернадская. А вовсе не потому, что он питал какие-то чувства к нему. Вообще, сам Капоте, мне кажется, бесконечно сложнее, чем эта картина, хотя Сеймур Хоффман сыграл на пределе человеческих возможностей.

Конечно да. Но тут, понимаете, какая штука? Вот что надо иметь в виду, когда вы эту проблему анализируете? Надо иметь в виду всегда, что фольклорное сознание, особенно в России, достраивает образ героя, меняет его.

Можно ли назвать Ленина трикстером? Формально говоря — конечно нет. Какой же он трикстер? Он Ленин, он марксист, он довольно скучный политический борец, совершенно лишенный, казалось бы, души. Но посмотрите, как народ его воспринимает. Народ, мифологизировав этот образ, сделал Ленина каким-то веселым, хитрым, свойским парнем — тем Лениным, которого мы видим в советском кинематографе, прежде всего Лениным Щукина, Лениным Ромма («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году»),…

Знаете, честно вам скажу, для меня непонятна история с «Вием»: почему нечистая сила христианина да в церкви христианской задушила. У Новеллы Матвеевой стихотворение:

Как только подумаю о плачевной
Участи Хомы Брута,
Не столько великого грешника,
Сколько великого плута.

Это гениальное стихотворение, из «Закона песен». Вот как это получилось? Матвеева там дает свой ответ на этот вопрос. Для меня действительно «Вий» (я согласен здесь с Синявским, «В тени Гоголя») — самая загадочная повесть Гоголя. Я не понимаю, почему «Вий» в православной церкви чувствует себя свободным. Может быть, это какой-то отголосок древнерусского язычества, славянского…

Анекдоты о нем есть, но дело в том, что христологических черт у такого персонажа быть не должно. Видите ли, вся популярность Жеглова была предопределена тем, что его сыграл Высоцкий. Если бы его играл любой другой человек, он был бы совершенно непривлекателен. И в книге он непривлекателен, он показан там глазами Шарапова, который уважает его, но не любит ни секунды. Просто действительно, Говорухин сыграл — и это только в плюс ему — довольно нетрадиционную, довольно неожиданную игру. Он задумал такую художественную провокацию — сделать человека с абсолютно тоталитарным сознанием (тоже типичного силовика) обаятельным, артистичным, еще таким немножко, как говорил сам Высоцкий, «немножко из…

Видите ли, в свое время мне рассказывал Старыгин да и Полонский тоже. Они в этом фильме сделали специально несколько таких сцен, то, что они называли «кости». Бросим цензуре кости, пусть они прицепятся вот к этому, но пропустят картину. Такие же заманухи для цензуры были в фильме «Чужие письма». Самое главное в картине было спрятано, а на поверхность была выставлена фраза «Почему нельзя читать чужие письма? Нельзя, и все». То есть такая аксиоматичность этики. А фильм, на самом деле, про другое, хотя мне в нем дороже всего вот это. В «Доживем до понедельника» были некоторые вещи, как бы отвлекающие внимание. И поэтому цензура не обратила внимание на главную суть этого фильма, действительно,…