Кино

Наталья Фатеева, его жена, рассказывала мне о его феерическом, покоряющем обаянии, о невероятной силе его духа. И даже то, что он пил по-черному, совершенно не мешало ему как-то держаться в профессии на самом высоком уровне. Он сильный режиссер — я считаю, что не только «Щит и меч», а прежде всего «Битва в пути» — это этапное кино. И во многом он сформировал того Ульянова, который сыграл Бахирева и которого мы знаем,— будничного героя. И Трубников весь в «Председателе» растет оттуда. Мне кажется, что комическая маска Басова — это довольно частое явление у героических фронтовиков (а он очень убедительно и талантливо воевал), которые не нашли себя в мирной жизни. Вот у Алексея Смирнова была та же идея.…

Ответить очень просто: потому что литература Стругацких увлекательна только на поверхностном слое, внутри там находится глубочайшая тревога, такое кьеркегоровское беспокойство или то, что Хайдеггер называл «заботой». Вот это ощущение озабоченности постоянной, неотступная тревога, которая их пронизывает, вызывают желание экранизировать подтекст. То, что Тарковский сделал с «Пикником…» и Герман с «Трудно быть богом» (а я продолжаю обе эти картины ценить чрезвычайно высоко) — это экранизация подтекста, а буквальный подход к сочинениям Стругацких — очень трудно себе это представить. Я не могу себе представить режиссера, который мог бы построить такой мир. Разве что снять «Обитаемый…

Не смотрел «Мешок без дна», видел предыдущую работу, «Яхонты», и «Бриллианты. Воровство». Там несколько было этих минеральных вещей, на кинофестивале в Самаре я это видел на табаковском. Как отношусь к творчеству Рустама Хамдамова? Он, по-моему, замечательный художник. Есть очень сильные и страшные по-настоящему эпизоды в «Анне Карамазофф», в той версии, которая ходит по сети. Но мне не нравится опять-таки жизненная стратегия этого персонажа — это позиционирование себя в качестве гения, определенная эклектика, избыток предметов в кадре, который так заметен уже в фильме «В горах мое сердце», который я тоже как-то смотрел. Он же сохранился, в общем, там. Замечательный, конечно, эпизод,…

Как философское высказывание — я его никогда не воспринимал, а как приключенческая картина — очень замечательная, очень хорошая идея. Но мне вот задали на «Колбе времени» вопрос: «А вот как понимать биомассу — Туранчокс ведь в фильме распоряжался биомассой. Нет ли в фильме намека на то, что биомасса — это вообще человеческая масса, которой Туранчокс управляет». Если бы Ричард Викторов вкладывал такой мощный и страшный смысл в это понятие, то, думаю, он был бы гением. Но мне кажется, что он просто был замечательным, очень крепким режиссером-фантастом. Хотя мысль о биомассе, в сегодняшние дни, заставляет пересмотреть картину под другим углом.

Как раз Кохановский сделал прекрасную книгу «Всё не так, ребята…», где собрал порядка 50 разных мемуарных свидетельств о Высоцком. И там, понимаете, выясняется странная вещь. Выясняется, что Высоцкого-человека почти никто не помнит. Помнят песни, первые знакомства с ними, помнят роли, а как человек… Он не только не занимался жизнетворчеством, а он вообще, кажется, почти не жил. Он только снимался, пел, страшно много концертировал, довольно много сочинял (хотя меньше, чем ему хотелось бы), но Высоцкого-человека почти нет. Нет остроумных реплик, нет мучительных романов.

Романы были в основном, надо сказать, довольно потребительские — ну, такое удовлетворение физиологической…

Я не то чтобы его часто ругаю, я считаю его неудачей, но мне кажется, что здесь сценарий Ренаты Литвиновой в обработке Тодоровского что-то потерял. Он рассчитан на более серьезное воплощение. Чулпан Хаматова играет там какого-то совершенно розового зайца, эта роль неорганичная для нее, и она не такая, и там очень искусственно все. Дина Корзун — замечательная характерная актриса, очень разнообразная, кстати… Но мне кажется, что в этом фильме какая-то гламурная эстетика вошла в противоречие с достаточно трагической темой. Актеры-то там все гениальные: там Суханов — Свинья, кажется, зовут его в этом фильме — просто гений. Он вообще актер такого масштаба, мало сейчас таких. Кого там назвать?…

Нет конечно. Паниковский — как правильно совершенно пишут Одесский и Фельдман, это такой прообраз возможной судьбы Бендера. То есть Бендер сам видит свою смерть где-то в полях и то, что «человек без паспорта» напишут на его надгробии. Это возможно. Но я не сказал бы, что Паниковский как-то эту компании скрепляет. Скорее, наоборот, он их ссорил между собой постоянно, ссорил Бендера с Балагановым, ну и так далее. Так просто получилось, что Гердт сыграл такую душу компании. Эта роль вообще на переломе.

Понимаете, ведь Гердт — он не начинал как гротескный актер. Он начинал как серьезный полноценный трагический актер, сначала в студии Арбузова. А потом в театральной карьере случилась долгая…

Нет, нельзя, конечно. Дело в том, что Алеша — праведник, а Данила Багров никоим образом не праведник. Данила Багров — пустое место и, собственно, Балабанов рассматривает, как эта пустота жрет, захватывает все вокруг себя. Там очень прозрачная образная система фильма: там бегает этот пустой трамвай; трамвай, лишенный содержания. Вот Данила Багров — та страшная пустота, которая засасывает мир. Помните, «у холма нет вершины» — это новый мир, в котором нет иерархии, у которого нет смысла. И он оказывается абсолютно триумфален, потому что никто не может ему ничего противопоставить. Когда у тебя нет принципов, когда у тебя нет правил, ты всегда выигрываешь, потому что ты играешь не по правилам.

Кладбищем, я думаю, иронически, да и потом, понимаете, что может говорить о Таганке человек Таганки? Он же местный актер, они все отличались похвальной самоиронией, а Филатов назвал их всех «сукины дети». И тем не менее да, актеры — сукины дети, а как говорил Чехов, актеры — не совсем люди. Это такое самоироническое отношение к себе было на Таганке. Конечно, они были куклами на его пальцах, но они были и гениями. «Кладбищем талантов» они были в том смысле, что они свою титаническую индивидуальность приносили в жертву его замыслам, но не его личности, не культу любимовской личности, а именно замыслам его.

Конечно, мне более близок Линч. При том, что Джармуша я очень люблю. Я высоко ценю «Мертвеца» — наверное, самый популярный в России американский фильм, не считая Чаплина.

Понимаете, в чем я вижу разницу? Вот это вопрос не праздный, на самом деле. Мне просто кажется, что Линч сражается со своими неврозами, со своими реальными болезнями. С фобиями, которые его теснят. Отсюда обилие лейтмотивов, повторяющихся инвариантов. В его фильмах одни и те же образы, одна и та же красная комната с зигзагообразными линиями на полу, пошедшая еще с «Головы-ластика» певица, поющая в странном помещении. То есть он борется с какими-то своими кошмарами.

Джармуш, наоборот (во всяком случае, судя по…

В России ситуация веры в общественные идеалы вообще невозможна. В общественные идеалы верят немногие фанатики, которые противостоят режиму. Государственных ценностей не разделяет никто из людей, которые этому режиму служат — даже сейчас, когда фашизация некоторых областей жизни зашла в России очень далеко. Но в России фашизм не проходит вот именно потому, что здесь нет главного, что даёт фашизм — веры, веры в раскрепощающую, порочную, подлую теорию. Конечно, фашизм — это во многих отношениях sinful pleasure, греховное наслаждение, когда люди с радостью нарушают закон, с радостью преступают норму. Но для того, чтобы почувствовать эту скотскую радость, нужно представление о норме хотя бы. А в…

Это очень сложный вопрос. В этом фильме масса контекстуальных вещей, сегодня утраченных. Во-первых, не всякий фильм доносит мораль. Некоторый фильм фиксирует нового человека или изобретает того человека, которого автору желательно видеть. Рахметова не было — его Чернышевский придумал. Базарова не было — его Тургенев списал с себя, несколько редуцировав. Думаю, что не было и героев Горького — он тоже их выдумал. В значительной степени литература и кино (а такое литературное кино, как у Ромма, по-моему, совершенно очевидно) занимаются конструированием или подмечанием нового персонажа и необязательно несут мораль.

Видите ли, фильм на самом деле, конечно, про Смоктуновского, а не про…

Посредственная картина, как мне кажется. То есть она хорошая, но не может французская костюмная историческая мелодрама быть плохой. Она профессионально крепкая, но там, понимаете, не показано самое крепкое, самое соблазнительное. Там история одной пары на фоне революции. Так интересно было бы посмотреть, как революция сказывалась бы на отношениях этой пары. Не будем забывать, что французская революция выпустила из постели и де Сада, который потом все равно попал в Шарантон, но тем не менее какое-то время, как сказано в Лурке, «удовлетворял на свободе свои маленькие увлечения». Вот как в отношениях этой пары вдруг появляется садизм. Эта картина начинается со сцены… Ну, не…

Я слышал много об этой картине, когда она вышла в России. Фильм 83-го года. Но я был в армии. А потом я посмотрел её впервые в Японии. С английскими субтитрами. Была большая студенческая делегация, секта Муна нас приглашала, мы эту секту довольно быстро раскусили, довольно скептически о ней отозвались. Но у нас была возможность посмотреть Японию, погулять по Токио, поговорить со многими интересными людьми, встретиться с бывшим премьером японским. Ну и заодно была у нас возможность там смотреть телевизор. И вот ночью в телепоказе или на каком-то киноканале я посмотрел «Легенду о Нараяме». По-японски с английскими титрами. И поскольку это был совершенно чужой мир, совершенно чужое пространство, я…

В романе Мэмета «Древняя религия» («The Old Religions»), содержится эта мысль, но она, скорее всего, там оспаривается, потому что там речь идет о силе самых древних предрассудков, потому что там идет речь, простите, об антисемитизме и суде Линча, смерти облыжно обвиненного американского еврея, довольно громкий и знаменитый процесс. Поэтому мне кажется, что эта точка зрения как минимум спорная. Наоборот, религиозные догматы не то чтобы нуждаются в обновлении, нет, они нуждаются в адаптации к новой эпохе и в новом понимании, а излишний консерватизм, отстаивание канона — это, мне кажется, как-то присуще репрессивной церкви, отцу Ферапонту из «Братьев Карамазовых», условно говоря.

Я не рискну вам ответить, я не знаю, потому что явно Пазолини и Боккаччо не могут здесь стоять через запятую. Боккаччо — это человек Возрождения при всех своих заблуждениях, противоречиях и чём хотите. И при всём игровом характере «Декамерона» Боккаччо всё-таки более известен современникам как автор трактатов о природе права, а «Декамерон» — это шутка гения, которую он сам всерьёз не принимал. Другое дело, что только она от него осталась. Что касается Пазолини, то это великий провокатор, который допровоцировался до того, что его убили по окончанию работы над «Сало́». Поэтому я думаю, что эта история для Боккаччо значила одно, а для Пазолини — другое.

Дело в том, что трикстер всегда один. Он разрушает мир, а женщина, в общем, собирает его и нуждается в этом собирании, в строительстве гнезда, поэтому рядом с трикстером женщина невозможна. Все попытки приписать Христу любовь к Магдалине, будь то в талантливом исполнении Пастернака или в бездарном исполнении Дэна Брауна, одинаково обречены. Вот вы приводите «Полуденного вора» — как бы серьезную схему, заложенную в основание масскультного произведения. Действительно, случаи, когда женщина помогала бы трикстеру, единичны. Может быть, это ситуация, условно говоря, Ходжи Насреддина, когда у него есть спутница, достойная его. Надо сказать, что, странствуя, он всегда оставляет её дома. В…

Я не знаю, тут весь вопрос в том, кто играет Жеглова. В книге Жеглов моложе и там он — отрицательный персонаж, или, по крайней мере, персонаж, который не вызывает симпатий. Там гораздо более матерый Шарапов, совсем не похожий на Конкина, настоящий разведчик, настоящий командир, который иногда действует мешковато, неуклюже, но это не от избытка сил. В нем нет интеллигентщины, в нем есть чистота, которая была, может быть, в Веньке Малышеве из «Жестокости» Павла Нилина. Да, собственно говоря, Шарапов и должен быть больше похож на Веньку Малышева, каким его сыграл Георгий Юматов в замечательной картине. Для меня спор Жеглова и Шарапова в книге актуален, в фильме он протекает в не слишком равных…

Довольно простой ответ. Прежде всего потому, что Возрождение — это гуманизация веры, интерес к человеку. Кончаловский мне как-то сказал: «Я прекрасно понимаю, что даже черно-белые репродукции иконы Троицы Рублева, больше приближают человека к богу, чем самый совершенный образец творчества Микеланджело, который все-таки больше приближает к человеку». Вот попыткой понять Возрождение и был его фильм. Попыткой противопоставить европейское сознание Тарковскому, это вечная, запоздалая полемика с «Андреем Рублевым»: почему кровавое, страшное, во многих отношениях убогое русское бытие сумело породить это «недоВозрождение», или «как бы Возрождение», породить Андрея Рублева?…

Не скажу «неинтересного», но восторгов тоже понять не могу. Это хорошая картина, но, понимаете, ведь и комикс может быть гениальным. Гениальны же комиксы Шпигельмана (может быть, путаю, сейчас буду уточнять), но вот это «Rats», «Крысы» — вот это замечательный комикс, но это комикс, ничего не поделаешь. Комикс может содержать и психологическую глубину, и удивительные открытия, и какую-то невероятную мощь воздействия. Это бывает, и муровские комиксы — это высокая литература. Но все-таки в этой литературе есть определенные приемы, и они лобовые, ничего не поделаешь. Они и должны быть лобовыми. Ну давайте уважать жанр, у жанра есть свои особенности, и «Джокер», при всех его, на мой взгляд,…

Прежде всего, это Вахтангов. Понятие театра как дома, театра как дома многофункционального, где читают поэты, где собираются театралы и философы, где атмосфера главное, атмосфера студии. И сохранение этой азартной атмосферы, перманентного творчества, мозгового штурма — это есть и в «Принцессе Турандот», и в лучших спектаклях Серебренникова. Как вам сказать, такая стихия театральности. Какие-то ее элементы были и у Анатолия Васильева, более строгого мастера, как мне кажется. У Мейерхольда их не было, потому что несмотря на всю отвагу его экспериментов, в театре господствовала довольно-таки монастырская дисциплина. Не скажу «казарменная», но монастырская. А вот студийный дух…

Понимаете, я не думаю, что у меня прохладное отношение к этому фильму. Я к этому фильму равнодушен. Нет, понимаете, если ты берешься экранизировать такую вещь, как «Мастер и Маргарита», тебе мало напроситься в соавторы к Булгакову. Тебе надо прочесть этот роман по-своему, тебе надо предложить концептуально иное прочтение книги, актуализировать в ней какую-то другую линию, например, показать, что такие, как Воланд и Пилат, единственные, кто может управлять этим миром. И они поэтому присланы сюда. Вот, скажем, визуализировать как-то концепцию Александра Мирера, что настоящий Христос как бы разделен у Булгакова на ипостась силы (условно говоря, на Пилата и Афрания) и ипостась добра (условно…

Знаете, может быть, Жирардо… Тут, понимаете, поневоле начинаешь искать какой-то идеал внешности. Я не знаю, Бриджит Бардо в молодости, времен «Бог создал женщину». Или, может быть, я обожаю всех красавиц европейского кино 70-х годов, но я не могу же я сказать, что моя любимая актриса – Джулия Кристи или Сильвия Кристель. Хотя так совпало, что они ближе всего к моему идеалу женской красоты.

Из нынешних… Понимаете, в русском кино у меня есть четкий идеал женской красоты, это все понятно. Это Вера Глаголева. Я когда ее видел, у меня всегда дух перехватывало. Я никогда не мог смотреть на нее просто как на человека, она всегда была для меня таким божеством. Из ныне живущих зарубежных актрис мой…

Я думаю, в первую очередь Вахтангов, студийный дух. Фоменко же общался, варился в той сфере, что и «Наш дом» — театр МГУ, и Марк Розовский. Это все была более-менее одна тусовка. Розовский, конечно, большой режиссер, создатель большой истории. И потом, Фоменко (я думаю, эта связь еще не исследована) очень много взял у комедии дель арте, у комедии масок. И в большинстве его спектаклей помимо духа студийности легко опознаются те или иные очаровательные маски, типажи одни и те же. И актеры у него умели эту масочную культуру великолепно воплощать, почему, собственно, и Крымов сумел сделать в театре Фоменко эту «репетицию» «Дон-Жуана».