Очень хороший вопрос. Потому что у них, во-первых, разные требования к себе. Миндадзе — страшно требовательный режиссёр, но он может снимать такое минималистское кино за небольшие деньги. А Абдрашитов задумал сейчас очень масштабную постановку, и пока он не получит возможности её снять, делать просто камерные вещи ему не интересно. Он прекрасный производственник.

И вторая причина, более глубокая. У Абдрашитова и Миндадзе было две главных темы в тандеме — катастрофа и мужское братство. По части мужского братства и вообще состояния дружбы, состояния плазмы такой человеческой — за это отвечал Абдрашитов. А хаос катастрофы, и человек в хаосе, и возможность любых эмоций,…

Хитрая проблема. Балабанов бы не снял, даже если бы был жив, именно потому, что он слишком вовлеченная фигура. Оксане Карас доверил бы. Потому что Оксана Карас  – человек, у которого профессиональные инстинкты, у которого профессиональное чутье художника сильнее ума. Там есть ум, но ум обычный – не какие-то там шедевры интеллектуализма. Но чутье этой женщины феноменально.

Снимая про доктора Лизу, ходя по очень тонкому льду, она сумела снять трагедии, а не апологию. Ну и Хаматова хорошо сыграла, конечно. У Карас есть какое-то интуитивное, этико-эстетическое чутье. Мне один хороший американский студент сказал: «Вы все говорите «этико-эстетический дуализм», а это ведь не дуализм.…

По-моему, это великолепная картина. Мы с Виктором Матизеном несколько расходимся в ее трактовках: для него это картина об искусстве, для меня — о старости и смерти. Но, безусловно, это такая острая, парадоксальная, формальная совершенная работа, выраженная вся монтажно в ритме танго, что, конечно… Четыре разных фильма Миндадзе являют собой четыре разных манера. Понимаете, после «Ханса и Петра» очень трудно было предположить, куда он пойдет. А он пошел в такой маньеризм отточенный, острый, как каблук танцовщицы. Я думаю, что следующая его картина будет более актуальной, более резкой, более современной, если угодно. Я не знаю, над каким сценарием он сейчас работает (вот вышла у Шубиной книга…

Это не несчастья, это ответственность такая особенная. На вас всегда будут оглядываться, вас всегда будут сравнивать с, но с другой стороны, это же преимущество огромное. Дело в том, что наличие великого родственника (или, во всяком случае, авторитетного, популярного) — не просто угнетение, а это еще и стимул. Понимаете, моя мать — очень именитый преподаватель русского языка и литературы; и естественно, что меня, как учитель, постоянно сравнивают с ней. Как писателя, слава богу, не сравнивают, на этом поле мы не конкурируем, хотя если бы мать захотела, она писал бы недурно. Но она вот как учитель, конечно, для меня всегдашний недосягаемый образец. Но это же мне открывало многие двери, это…

Потому и различны, что отражали свое время. Но мне кажется, что именно по стилю они довольно-таки едины. В них есть ощущение такого вакуума, безвоздушья 70-х и части 80-х. Они похожи на графику Гарифа Басырова, где такие тяжеловесные, массивные, очень статуарные фигуры существуют как бы в пустоте, в химически чистом пространстве предельно условного конфликта, как в «Охоте на лис» — моем любимом фильме этого тандема. Или как в «Магнитных бурях», которые Маргулис считает лучшей картиной, может быть и так. Мне-то больше всего нравится «Охота на лис» и, наверное, «Армавир». Хотя у них все гениально. А «Парад планет» — это что, плохо? Для меня «Парад планет» — абсолютно великая картина, и в ней-то как раз…

Ну не то чтобы потрясли, но из последних, конечно, «Шапито-шоу» уровнем потряс, проработанностью, продуманностью. Не скажу что потряс, но меня очень сильно удивил фильм Миндадзе «Милый Ханс, дорогой Пётр». Я такой манеры снимать ещё не видел никогда, очень интересная вещь.

Я об этом много думал: почему-то мужчина-трикстер чаще святой, или, во всяком случае, мы не воспринимаем его как злодея. Он плут, а плут — это: «Из духов отрицанья ты всех мене бывал мне в тягость, плут и весельчак». Бог не против плута. А вот женщина-трикстер — она почему-то злодейка. Вот тип миледи или, может быть, тип в советской прозе даже я не знаю, кого вспомнить, блистательную авантюристку. Так не вспоминаю сразу. Но если бы её написали, то наверное, это была бы Вера Гучкова, такой двойной агент, про которую, Козаков снял «Очарование зла». Вот боюсь, что так.

Почему мужчина-трикстер — это милый плут типа Бендера, а женщина-трикстер — это такое однозначное зло типа миледи, очень трудно мне…

Прежде всего, это был круг интернациональный. Уж еврейским его ограничивать было его чрезвычайно недальновидно. Но эта была способность развлекать и высмеивать тогдашних отрицательных героев, имея в виду их же аудиторию. Для них же, на их языке. Как говорили, что соцреализм — это способность хвалить начальство в доступной ему форме, а советская юмористика — это способность говорить правду в доступной начальству или доступной обывателю форме. Райкину, Жванецкому, Карцеву и Ильченко иногда удавалось выскочить за эту грань, но в целом, понимаете, на их концерте хлопали и смеялись те же самые люди, которые выводились на сцену в качестве объектов сатиры. Это очень горько, но это так. И, конечно,…

Надо читать трех сценаристов: Лашу Бугадзе (он пишет по-грузински в основном, но фильмы его и пьесы его доступны по-русски), Сандрика Родионова, который племянник Миндадзе, но он знаменит не только этим. Ну и самого Миндадзе, конечно. Это диалоги, которые состоят из междометий. 

Я думаю, что и у Рязанцевой Натальи Борисовны был дар писать разговоры как бы ни о чем, в подтексте которых сидела невероятная глубина. Но Миндадзе в этом плане откровеннее. У него герои говорят эканиями, мыканиями, намеками, но структуру, плоть этого диалога приходится реставрировать так же, как мы реставрируем плоть мира, плоть диалога, плоть мысли у Улитина. Кстати, Улицкая и Улитин – это очень…

Антон Шагин – это боль моя, потому что я его считаю гениальным актером. Открыл его Миндадзе, как и многих. Во всяком случае, его масштаб актерский открыл Миндадзе. В самом внятном фильме Миндадзе «В субботу» (он мне кажется недостаточно радикальным), в фильме о Чернобыле, где его сквозная тема, тема катастрофы, доведена до невероятной полноты и какого-то физического ощущения тревоги и неблагополучия, – так вот, Шагин там сыграл гениально.

И после этого практически все, что он делал – в «Стилягах», например, или в не сильно нравящихся мне «Бесах», где он сыграл Петрушу Верховенского, – он там выглядел необычайно сильным и органичным актером. Он мне неоднократно звонил читать свои стихи.…

Он ударил Анчика не из-за чего-то, а почему-то; потому что в целом атмосфера такова. Ну как в фильмах Миндадзе, у него всегда такие фильмы-катастрофы, и люди ведут себя там непредсказуемо, они готовы с равной вероятностью целоваться, плясать, пить, прыгать с моста. Вспомните «Отрыв» — самую авангардную и, по-моему, самую раннюю его картину. Или вспомните дикую атмосферу «Милого Ханса, дорогого Петра»… Как раз сейчас вышла книга сценариев, так что многим, я думаю, станет понятно. Потому что жаловались на непонятность картины, а для меня она с самого начала была самым точным выражением эпохи. Потому что канун войны, всеобщая невротизация, всеобщее раздражение приводит к тому, что возникает…

Да понимаете ли, как раз сейчас жанр рассказа переживает полный ренессанс. Отчасти благодаря гламурной прессе, где главный формат — это рассказ. Ну лежит журнал в салоне косметолога, психоаналитика или, не дай Бог, дантиста. И пока вы сидите в очереди, вы как раз читаете рассказ. Или в парикмахерской.

А что касается второго формата, то совершенно очевидно, что в блогах большинство записей — это короткие новеллы. И конечно, лучший новеллист нашего времени, как мне представляется — это Денис Драгунский. Он вообще считает, что хороший рассказ надо накрывать ладонью, и тогда это соответствует идеальному объему.

Мы знаем 3 разновидности рассказа — анекдот, новелла и собственно…

Да нет, видите, Александр Миндадзе когда писал, а Вадим Абдрашитов снимал эту притчу, казалось, что время таких людей действительно придет. Это казалось в 84-85 годах, а оказалось, что нет, оказалось, что воздух свободы, этого плюмбума как-то переделал или, может быть, не дал ему состояться. Потому что плюмбум — это как раз дитя позднесоветского распада, реакция на распад советской идеологии, на трифоновскую «Другую жизнь», на тотальное вранье и коррумпированность. Вот появление такого железного мальчика, даже не железного, а свинцового. Это очень точный намек. Но так получилось, что эти мальчики не получились. Советское закончилось. Фигуры смахнули с доски. Если бы советское…

Нет, ничего подобного. Была такая версия, что герой романа Бутова «Свобода» умирает в самом начале и дальше живет как бы в посмертном существовании, но это тоже трюк ни на чем не основанный. Есть там роман Сергея Самсонова «Держаться за землю» — тяжеловесное в соцреалистической традиции произведение на донецко-луганском материале. За счет оригинальности материала, большого объема и такого надрыва авторского тоже некоторые шансы имеет. Сергей Самсонов — человек отнюдь не бездарный, но стилистически страшно избыточный. У него были любопытные эксперименты, когда он контаминировал стилистические манеры Александра Миндадзе и Андрея Белого. Это оказалось довольно близко. Но начиная с…

Ну нет, конечно. Ну боже мой! У Висконти нет никакой сквозной темы. Рекомендую вам замечательную книгу Леонида Козлова на эту тему. Висконти — это режиссёр, который очень чуток к атмосфере. Например, «Гибель богов» — это самый точный фильм о природе нацизма. Кстати, не зря от него отталкивался и Миндадзе, когда делал свой великий, по-моему, фильм «Милый Ханс, дорогой Пётр». Во всяком случае предвоенную атмосферу фантастически точно воспроизводят эти две картины, хотя их нельзя сравнить: «Гибель богов» — фреска, а «Милый Ханс, дорогой Пётр» — совершенно камерное кино. Висконти — это мастер лейтмотива.

Во-первых, «Парад планет» — это совершенно не метафорическая картина. Абдрашитов и Миндадзе — они вообще такие ребята не слишком рассудочные. Особенно посмотрите последние картины Миндадзе, сделанные в одиночестве. У него много насыщенных, сложных символов, но он человек настроения. И, кстати говоря, «Парад планет» — это фильм, который транслирует очень точно настроения 1984 года. Я очень хорошо помню эти настроения, потому что это действительно такое посмертное или внежизненное существование.

Там ведь в чём идея? Эти ребята, которых призвали на последние в их жизни военные сборы, выкроили себе две недели, их отпустили с работы, они встретились опять. Ну, это же вечная тема…