Не кажется ли вам, что Сильвер и Мьетта из романа «Карьера Ругонов» Золя — это классические романтические влюблённые?

Да это, в общем, общее место, что угар, от которого погиб Золя, был следствием дымохода, заложенного кирпичом. Он был убит, конечно. Но не только за дело Дрейфуса. Я думаю, Золя вообще был человек довольно опасный для любой власти, а в последнее время просто вызывающе опасный.

Конечно, Золя убит. Конечно, его смерть подстроена. А кем подстроена — антисемитами, антидрейфуссарами, милитаристами — этого мы никогда не узнаем. Понимаете, он же был человек очень здоровый, физически очень крепкий. И я думаю, он жил бы, конечно, гораздо дольше своих 62-х.

Тут и сравнений быть не может. Однозначно и безусловно Золя. У Гамсуна один хороший роман «Голод». Для меня Гамсун – пример глупо заблуждающегося человека Серебряного века, который, обладая великолепным талантом, не смог разобраться в элементарном. Он гораздо глубже в своих заблуждениях погряз, нежели Томас Манн. И своего «Фаустуса» не написал, он написал «На заросших тропах», которые фактом литературы являются лишь в силу биографических обстоятельств. Старческая книга. Ну что там говорить про Гамсуна? Кумир своего народа, который так мерзко воспользовался своим признанием и своим талантом.

Я думаю, что женофобия Гамсуна отчасти была причиной его отношения к жизни – такого…

Я очень поздно начал его понимать, и совсем не с «Мадам Бовари», которую я считаю, ну, обычным хорошим романом, в большей степени тургеневским, нежели флоберовским. Главный роман Флобера — «Воспитание чувств». Это действительно великий роман, который через Блока я начал понимать. Великий символистский роман о революции, о 1848 годе, роман, творческий метод которого в известном смысле позволил мне написать всю И-трилогию: то есть история через личные какие-то события, история через детали личной эволюции. Это ведь очень легко написать историю через газеты.

Ты поди напиши историю через историю любви. Про что «Воспитание чувств»? Про то, как герой романтически влюблен в…

В двадцатом веке не имел, потому что был слишком масштабен и сложен для двадцатого века, все помнили только дело Дрейфуса и «J’accuse…!». А что касается наших дней, то здесь, мне кажется, мы наблюдаем удивительное расслоение, потому что Золя для большинства абсолютно темен и нелюбим. Но интенсивно эволюционирующее меньшинство обожает Золя, и я всегда среди своих студентов четко могу сказать: «Вот этот будет читать «Ругон-Маккаров» и полюбит, а этот нет, и все, кого я подсадил на «Человека-зверя», на «Чрево Парижа», на «Западню»; в том числе, кстати, и на «Доктора Паскаля», они очень любят и чувствуют Золя. Золя — писатель будущего, и те, кто к этому будущему стремится и принадлежит, как-то…

Как раз «Западня» не пришла бы мне в голову первой. Я когда-то за день прочел «Карьеру Ругонов». Ну что хотите — мне было 12 лет. Для меня любовь Сильвера и Мьетты была личной драмой, личным переживанием. Я до сих пор думаю, что лучшая история подростковой любви, лучшее, что вообще написано о любви подростков — это «Карьера Ругонов».

Я прочел ее за день. Я в своей жизни 3 книжки (в этом возрасте) прочел за день: «Остров сокровищ» Стивенсона (я могу сколько угодно ругать эту книгу, но оторваться от нее нельзя), «The Picture of Dorian Gray» в оригинале и «Карьеру Ругонов» за сутки, за день. Ну, время было — что делать?

А вот из других романов Золя — у нас здесь с матерью общий вкус. Я дико люблю…

Пол Остер — это очень хороший писатель. Это редчайший пример — хотя для Америки не редчайший. Он ровесник Кинга, они оба 1947 года рождения. И вот за свои 74 года Остер (он-то февральский, а Кинг сентябрьский, Кингу еще нет 74-х) написал порядка 15 совершенно первоклассных романов, поставил несколько фильмов, выпустил, по-моему, 5 или больше стихотворных сборников, и у него штук 10 очень хороших сценариев, включая замечательную картину «Дым». В общем, он такой живой урок русской литературе!

Я не очень люблю «4321», потому что он многословный, и замысел слишком, что ли, мал для такой громоздкой книги — 900 страниц. Сам герой мне представляется не заслуживающимся. Но сама конструктивная…

Среда заела. У Золя же одна из серьезных проблем — соотношение наследственности и среды. С одной стороны, это наследственность, конечно. А с другой вот это чудовищная заедающая атмосфера. Она любила Лантье, да, но Лантье ведь спивается, Лантье довольно быстро превращается в зверя. И потом, Нана все-таки, которая с ранних лет проявляет абсолютную сопротивляемость любому воспитанию и интересуется в жизни только одни. Жервеза — пример западни, это хороший человек в чудовищных обстоятельствах. Об этом же «Накипь», об этом же «Чрево Парижа». Душат человека эти обстоятельства.

А вы думаете, легко этому сопротивляться? К тому же у него есть примеры сильных личностей, которые несут в себе…

Очень разные все. Я думаю, что самый романтический герой — у натуралиста Золя, который совсем романтиком не был. Что может быть романтичнее Сильвера и Мьетты из романа «Карьера Ругонов»? Если брать романтизм в его классическом понимании, то как раз мне кажется, что Гюго он мешал, потому что культ Наполеона, от которого он так и не избавился, дико раздражал Толстого, поэтому Толстой так полемически заострил антинаполеоновские темы в «Войне и мире». Что касается романтических героев Гюго, то как раз его романтические герои мне нравятся меньше. Мне больше нравится, если на то пошло, такие герои, как епископ Мириэль или Гуимплен. А Жан Вальжан тоже не очень романтический герой. Давайте называть вещи…

Это справедливое наблюдение, потому что для человеческой души праздность важнее труда. Толстой критиковал Золя за апологию труда. «Труд дан нам для выживания, а душу свою мы должны беречь… И труд — это проклятие человека, а не благословение». Это знаменитое письмо к Золя, то есть не к Золя, а о Золя, но довольно характерное для русского сознания в целом. Это то же самое, что писала Марина Цветаева Борису Бессарабову: «Вы своими добрыми делами пытаетесь для себя отвлечься от труда души, а ведь главное, что нам дано — это душа, мы над ней должны работать». Это интересная точка зрения, я ее не разделяю, но в русской традиции она есть; она, в общем, привлекательна.