Религия

Конечно, существует. Я больше вам скажу: именно духовность атеиста мне представляется абсолютно бескорыстной, потому что она такая самурайская: служение ради служения. Конечно, в этом есть, как и во всяком самурайстве, определенная жесткость, определенная унылость, потому что такое служба без награды, что такое невзаимная любовь? Что такое духовность, когда вы бога не представляете себе? Это такое, в общем, как говорил Лев Аннинский, довольно онаническое занятие. Такая духовность в одиночестве, когда вы себя полагаете единственным носителем духовности и не верите, что где-то есть господь, вас опекающий. Но я это уважаю тем не менее. И потом, понимаете, для того чтобы хорошо себя вести,…

В Ветхом Завете нет бесполезных книг. Но мне кажется, надо читать и перечитывать Песнь Песней, Книгу Иова и, наверное… Трудно мне, честно говоря, сказать, потому что это две крайности. Песнь Песней — это высшая точка, высший взлет, а вот самая горькая вещь — это, наверное, Книга Иова. Как говорит Шендерович, это самое атеистическое произведение мировой литературы, хотя я так, в общем, не думаю.

Понимаете, Григорий Горин пытался в последние годы написать такое произведение о судьбе царя Соломона: как получается, что сначала Песнь Песней, а потом Экклезиаст? Потому что Экклезиаст, или Книга Экклезиаста, как некоторые говорят, потому что не обязательно человек, это не имя собственное, это…

Во-первых, быть православным не значит солидаризироваться со всеми церковными иерархами. Что ж, по-вашему, я поддерживал покойных Смирнова и Чаплина? Да ничего подобного. Православие разное. И православие совсем не предполагает воинской дисциплины. Конечно, прав был Лев Лосев, сказав: «Что-то есть военное в церковном». Но монастырская дисциплина не распространяется на интеллектуальную жизнь церкви.

Хотелось бы думать, что я скорее с Флоренским, или с Сергием Булгаковым, или с Александром Шмеманом, или с Менем. Да много есть православных мыслителей, включая Мережковского, хотя у Мережковского как раз с православием были довольно напряженные отношения. Но с…

Не знаю, новизна — нет. Я это воспринимаю как ролевую игру по мотивам Евангелия, которое направлено не на то, чтобы было интересно. Мы же играем в ролевые игры — например, ставим «Гамлета» — не для того, чтобы было интересно, а для того, чтобы войти в это и почувствовать это. Действительно, погружение в атмосферу церкви очень сильно воздействует эмоционально.

Я очень люблю бывать в церкви, особенно в церкви на Воробьевых горах или в часовне Блаженной Ксении Петербургской. Это два моих любимых храма. Еще, конечно, я обожаю киевскую Лавру, и бывать там, в Успенском соборе — это для меня большое счастье всегда. Я люблю находиться в церкви, но это не обозначает, что я соблюдаю обряды или считаю себя…

Не всех песен, только шансона ― специфических песен. Народ пишет либо в тюрьме, либо на войне, либо в какой-то совместной работе, разные есть варианты. У меня нет ощущения, что русская душа зечка. Если она и зечка, то в том смысле, что тело в неволе, а душа все-таки христианка, душа на свободе. И то, что главной духовной скрепой стала тюрьма, как об этом и мы много говорили, и недавно, кстати, эту же мысль повторил Владимир Барсуков, человек чрезвычайно интересный, в интервью Зое Световой. Он действительно понимает, о чем речь. Мне кажется, что в России действительно внешняя несвобода только подчеркивает внутреннюю сущность христианской души. Мне представляется, что она именно на этом контрасте и…

Ну, во-первых, этого не будет. Так, чтобы люди занимались искусством поголовно — к сожалению, до этой утопии, до этой Касталии в планетарном масштабе мы не доживём (если она будет вообще). Искусством будут заниматься те немногие, кто к этому способный. И даже наслаждаться искусством, пассивно им интересоваться будет всегда сравнительно небольшой процент населения — ну никак не больше пятой части, по моим данным.

Идея Третьего Завета связана с другим. Человек, безусловно, эволюционирует. И чем более он эволюционирует… Вот главная линия эволюции, как мне кажется, она направлена всё-таки прочь от имманентности, от данности к рукотворности. Человек всё больше эмансипируется от того,…

Если бы я знал этот вопрос, я бы с ним к вам не обращался. Для меня как раз, ну, можно сказать, это ключевой вопрос романа «Океан». Хотя это вообще ключевой вопрос всей жизни: для чего создан вот этот странный биоробот Бога? Конечно, мы не свидетели. Конечно, мы орудие. Но зачем Бог создал этого робота? Ну, как робот создан до известной степени по образу и подобию человека… Хотя бывают роботы совершенно другие, да? Ну, типа кошек или, я не знаю, типа… Ну, знаете, мало ли роботов сейчас создается, кинетических скульптур. Но допустим, что он создан по образу и подобию Божьему. Вопрос — зачем он создан?

Потому что мне правильно пишут очень многие (я получаю массу писем на эту тему), что «вот человек…

Понимаете, фактических событий мы все равно не знаем, хотя книга Латыниной проливает некоторый свет на эволюцию источников, на их истолкование. Я имею в виду её новое исследование «Иисус. Историческое расследование», которому тоже будет очень сильно доставаться. Что я на самом деле имею в виду?

Христианство — это результат расчистки, реконструкции этого учения человечеством. Это то, что человечество из него сделало. Нам не важно сейчас, призывал ли реальный Христос уничтожать культуру античности — конечно, не призывал, имел ли он в своем психотипе что-то общее с шахидами — конечно, не имел. Это поле для интересных интеллектуальных спекуляций, но не более того. Учение Христа…

Не берусь отвечать на этот вопрос, не настолько знаю оригинал — ни греческий, ни… Знаете, есть мысль Андрея Кураева, что пока притчи Христа не переведены обратно на арамейский (а он занимался такой работой), мы не видим множества рифм, каламбуров, отсылок. То есть всё-таки и Христа надо тоже знать в подлиннике. Думаю, что ответ на ваш вопрос может дать только очень грамотный библеист, вроде Кураева, Мещеринова, других богословов.

Во-первых, распятие, воскресение и вознесение — это, простите, звенья одной цепи. Это одно событие. А почему крест стал этим символом, понятно — потому что человечеству надо вспоминать о своих грехах. Почему петух стал символом апостола Петра, и его всегда изображают с петухом? Потому что это символ его отступничества. Он хотел, чтобы ему всегда об этом напоминали. Распятие Христа — это символ того, что человечество с ним сделало. Вот об этом надо помнить. А что он воскрес и вознесся — это уже само собой.

Ну, не то чтобы вещие сны… Что мы называем вещими снами. Когда мы говорим о вещем сне, мы, как правило, имеем в виду просто чуть более откровенный разговор с собой, когда у нас не хватает смелости назвать вещи своими именами в реальности, а во сне — запросто. Тогда снятся вещие сны.

Что касается встреч с потусторонним миром. Ну, бывали удивительные догадки. Бывали догадки о вещах, которых я знать не мог, но они каким-то образом мне открывались. Я совершенно не сомневаюсь, что контакты какие-то с чужой душой, с живой или мёртвой (ну, не мёртвой, а скажем так — с присутствующей или улетевшей), они возможны, так мне кажется. Обязательно опять начнётся некоторое количество дискуссий на эту тему, и…

Это блестящий вопрос! Вот это не приходило мне в голову, но абсолютно верно. Кстати говоря, об этом же Холмс говорил Ватсону. Он говорил: «Ватсон, вы почти угадали род моих занятий, но я не преступник, я сыщик». Если существует трикстер-жулик, то может существовать и трикстер-сыщик. Просто единственный его случай — это Холмс. И Холмс, кстати, гораздо более религиозная фигура в каком-то смысле, нежели религиозный сыщик патер Браун, который воплощает не столько религиозную идею, сколько странное, извращённое представление Честертона о христианских эмоциях. Мне кажется, что патер Браун, каким он изображён у Честертона,— это копия Честертона, безусловно, и протагонист, но назвать его…

Однажды я услышал цитату одного патриарха: «Возможно ли практическое христианство дома перед монитором?».

Мне кажется… Я не смею советовать святейшему. Я не смею советовать, безусловно, святому человеку. Человеку, который общается с Богом вот как мы с вами — практически по зуму. Или, не знаю, как-то очно или заочно, но пребывает в состоянии богообщения.

Я не смею критиковать высказывания такого человека, чтобы, не дай Бог, не возбудить социальную рознь по какому-либо признаку. Но мне кажется, что при такой степени святости можно было бы задать себе вопрос: а можно ли практиковать христианство, например, в условиях пытки, в условиях тюремной камеры? В условиях, где…

Они являются не часть замысла, я бы сказал иначе: свобода трактовки является частью замысла. Возможность разных интерпретаций, возможность этого самого ломания копий. Поэтому Христос говорит притчами, потому что притча включает механизм интуиции, включает механизм самостоятельного духовного поиска. Как вам сказать? Притча в принципе рассчитана на то, как символ в отличие от аллегории рассчитан на множественные толкования,— поэтому христианство по сути своей не набор правил. Оно набор таких толчков для вашей интуиции. Как и дзенские коаны, как и некоторые поэтические суггестивные тексты, как, кстати, говоря, некоторые тексты Руми, так что в любой религиозной традиции, в суфизме, в…

Всегда с интересом, но, видите, я к буддистам всегда отношусь с большим интересом. Я не знаю, насколько правоверным буддистом является, скажем, Стас Кучер, но мне читать его очень интересно, и я горячо призываю всех подписываться на его YouTube-канал. Он рассказывает о буддизме так, что это не противно. Обычно, когда слушаешь озаренного, просветленного, как Пелевин это называет, «постигшего», всегда он вызывает понятное раздражение. Кучер этого раздражения не вызывает, потому что он находится в живом поиске, и у него нет этого ощущения неофитского самоупоения. На самом деле, как мы знаем из «Черной башни» Стивена Кинга, высшая точка пути совпадает с его началом.

Примерно в том же, в чем между медитацией и наркоманией. Эзотерика проникает с отмычкой туда, куда психология входит с ключом. Понимаете, Олег, я никогда не относился к психологии дурно. К некоторым психологам — да, потому что, как мне кажется, прикладная психология учит не менять реальность, а принимать. Мне очень понравился недавно чей-то пост о том, что когда Люда попала в ад, ей не с кем было проработать травму. Вот это я согласен.

Я ненавижу психиатрический и психиатрический волапюк. Психиатры и психологи для меня две совершенно разные профессии — ну, как и для вас, как и для всех. Но психология — скажем, экзистенциальная психология Виктора Франкла или когнитивная психология,…

Ну как же это не вспоминают? Мы с Кураевым (простите меня за такое панибратство), мы с отцом Андреем боролись против Богородичного центра, который пытался влезть во множество школ. Против сайентологов, которые лезли и в школы, и в институты, и везде, тоже я вёл отчаянную борьбу с того самого момента, как вообще узнал о секте Муна. И против мунистов боролся тоже, и против [Лафайет] Хаббарда. Я сразу понял, что и мунисты, и сайентологи — это типичные тоталитарные секты.

Всё, что писал тогда [Александр] Дворкин, было для меня абсолютным бальзамом по сердцу. И я вообще уверен, что «Сектоведение» — одна из величайших, важнейших книг девяностых и нулевых годов. Поэтому мне эти претензии совершенно…

Нет, я бы так не сказал. Вы рассуждаете как Ницше и в известном смысле как Лев Толстой, который был большим противником паулианства, но, во-первых, Павел Первый…. Прости, господи, то есть апостол Павел… хотя он действительно «первый» из церковных писателей, Павел — это первый и лучший из христианских публицистов; ни Фома Аквинский, ни даже мой любимец Блаженный Августин с публицистической мощью Павла, с его формулировками, с его огнем сравниться не могут. Это действительно человек, который побыл Савлом, и эволюционировал, полностью себя переписав — я верю только в такую эволюцию, «человек-палимпсест». И потом, понимаете, паулианство — это же не отрицание христианства; это адаптация…

Я не могу спорить с такой субъективной точкой зрения, в частности, что главный праздник — Пасха, и это праздник страдания. Нет, Пасха — это как раз радостный праздник, счастливый, это праздник воскресения, праздник чуда, «не могло — а вот!». Садовник, ангел ходит между могилой и говорит: «Что вы ищете живого среди мёртвых?» Ну о чём здесь говорить? Ангел отвалил камень. Это праздник величайшей радости. Конечно, крёстная мука помнится, и Фома вкладывает персты в раны, но всё-таки Пасха — это не праздник страдания. Даже сама атмосфера Пасхи, пасхальной радости — это атмосфера счастья.

А вот Рождество, наоборот, вполне можно истрактовать как праздник и радостный, и скорбный. Посмотрите, что…

Мацих был для меня идеальным богословом. Он известный религиовед. Ну не просто религиовед, а именно богослов. Богослов, он что должен делать? Он должен напоминать о присутствии Господа. «О вы, свидетельствующие о Господе, не умолкайте». Вот Мацих напоминал. Он своим присутствием, своим поведением, своими интонациями,— он подтверждал бытие божие в мире. Я помню, мы с ним проговорили довольно долго, гораздо дольше, чем собирались. Он тогда просидел три часа вместо одного, и никто не возражал.

Просто потому, что, понимаете. Вот я задал ему вопрос: «Есть ли у него живое ощущение присутствия бога, ощущение диалога?» Он сказал: «Если вы имеете в виду старика, то даже не сомневайтесь». Под…

Ну трикстер! Он сам говорит: «Я однажды даже был Иисусом Христом». Я думаю, он действительно христологическая фигура и восходит, конечно, к Хуренито — великому комбинатору, точнее, великому провокатору, как его называли. Это заимствование совершенно очевидное. Пародирует роман Эренбурга, который сам по себе пародиен. Христологическая фигура — такая вот наследующий Христу, главным образом, по линии плутовской темы. Евангелие — великий плутовской роман в том смысле, что плут — это не обманщик, а волшебник.

Уверяю вас, что абсолютно осознанный. Повлияли на это разные люди, которые уже этот выбор сделали. Кстати говоря, больше всех, наверное, Нонна Слепакова, которая была моим литературным учителем и которая сама к христианству пришла довольно поздно, во всяком случае, после сорока, и в чьём исполнении, сказал бы я, в чьей версии мне это нравилось больше всего. Тогда же возникла благодаря ей, с её подачи, моя особенная… не могу сказать, что симпатия, а моё особенное преклонение перед блаженной Ксенией Петербургской, наиболее любимой моей святой.

Я думаю, что «Иисус неизвестный» Мережковского и «Исповедь» блаженного Августина. Это два текста, которые интонационно (не тематически, не идеологически, не религиозно) подводят к пониманию христианству. Потому что интонация разговора о Христа у Мережковского и интонация сыновнего разговора с богом у Августина – это пример непосредственности, это пример живого непосредственного чувства, мне так кажется.

Он подсказывает. Это очень часто видно. Он на каждом шагу раскидывает подсказки, намекает человеку. Это я вижу, это очень наглядно. Но имеет ли человечество какой-то шанс на непосредственную божью помощь? Наверное, тот факт, что оно все еще существует, – это Господь помогает. Но с другой стороны, мне почему-то все время кажется, что главный божий метод – это стимулирование, подсказки, какие-то разговоры с немногими избранными. Но никак не доходит дело до такой конкретной помощи. Мне кажется, что ему неинтересно делать что-то за нас, хотят тут есть, конечно, разные версии.

 Вообще отношение к Господнему вмешательству в историю – это самый интересный исторический вопрос, который,…