Но в 1983-м там была напечатана поэма Вадима Антонова «Графоман», рассказ в стихах в журнале «Литературная учеба». Я хорошо помню, как я купил этот журнал, едучи в «Московский комсомолец» (там был киоск прессы), где я тогда у Андрея Васильева работал, было мне 15 лет. И я купил эту «Литературную учебу», прочел там Антонова и запомнил наизусть практически сразу.
Эта маленькая повесть
И печальна, и проста.
Отдаю ее на совесть
Бескорыстного листа.
А случилось как-то вот что:
Ранним утром, как всегда,
Разбирая ношу почты
И решая, что куда,
В связке писем, в толстой пачке
Я наткнулся на пакет
С причудным письмом от прачки
Тридцати неполных лет.
Вот вам, в вольном переводе,
Содержание письма:
Был Василий на заводе
Уважаем, и весьма.
Дальше там идет… я не все, конечно, помню, но это гениально.
Есть в народе поговорка,
Что любовь горька и зла,
Как горчица, как касторка,
Что полюбишь и козла.
Так и вижу: величаво
И румяно, как заря,
Выплывает лебедь Пава
Из палат богатыря.
Там, страшнее черной тучи,
На соломе, стар и зол,
Паву ждет с утра вонючий,
Отвратительный козел.
И в глазах ее истома,
И в речах ее туман,
И косе ее солома,
И в соломе сарафан.
А народ бежит, гуторя
И волнуясь, на пустырь,
Где отверткою от горя
Закололся богатырь.
Вот это фантастическая естественность поэтической речи на меня тогда дико подействовала, и рассказ в стихах как жанр я придумал для себя тогда. И «Ночные электрички» у меня не просто так названы «рассказом в стихах». На меня очень сильно Антонов повлиял.
Потом я от Леши Дидурова узнал, что Антонов был королем их двора. Потом он сидел несколько раз за пьяные драки, потом он женился на литературной критикессе, и она как-то его стала печатать. Кстати говоря, Киуру тоже его знал. Потому что Антонов и Матвеевой присылал стихи. И Киуру мне тогда сказал: «У Толстого есть такая цитата – без единства нравственного отношения к предмету не может быть искусства. Вот у Антонова, при всей виртуозности, этого единства нет». Может быть, действительно, у него есть какой-то, в общем, такой гнусноватый релятивизм. Но дело не в этом, а в том, что у него было потрясающее владение формой. Именно за это Евтушенко взял в «Строфы века» два его стихотворения.
А потом Дидуров привел самого Антонова на «Кабаре». Я на него смотрел, как на чудо. Он был такой, на рысь очень похожий, страшно мускулистый, узкоглазый, поджарый, довольно стальной и довольно неприятный, злой. Хищный очень, это было видно.
Он спел несколько песен под гитару, эти песни я потом опознал в коллекции Андрея Крылова, он их выкладывал. И эти песни где-то есть. Андрей Крылов, гениальный историк авторской песни, у него в архиве они есть, насколько я знаю. И говорят, что где-то в Германии лежит архив самого Антонова.
Я считаю, что издать книгу Вадима Антонова абсолютно необходимо, просто потому что это абсолютно большой поэт. У него есть игровые вещи, есть серьезные рассказы в стихах («Помиловка», «Фуфырь», тот же самый «Графоман»). Книгу его поэм издать необходимо. Он был из проклятых поэтов, с такой судьбой, когда, знаете, все знают, что человек гениально одаренный, но никто не может протянуть ему руку помощи, потому что ему, может быть, это не надо.
Я помню, однажды мне в году 1993-м Антонов позвонил, срочно ему надо было денег занять. Я помню, поехал куда-то на Дмитровскую, отвозить ему какие-то деньги, тоже, видимо, на опохмел. У него тогда было страшно изукрашенное синяками лицо. От него исходило физическое ощущение опасности. И он погиб в пьяной драке; его, по-моему, зарезали. Это было в его духе. 1995 год был, то есть он прожил 52-53 года.
Знаете, это примерно такая же судьба, как и у другого поэтического виртуоза – Сергея Чудакова, который был действительно поэтом совершенно блистательным.
Ваша походка как старая лента
Синематечных директорских лож.
Что пробуждает в душе импотента
Не до конца позабытую дрожь.
Перебирай же худыми ногами,
Грязный асфальт каблучками дави…
Это шедевр. Его знал хорошо Олег Осетинский, лично мне много его стихов читал. Осетинский был тоже совершенно невыносимый человек, но очень талантливый.
Я думаю, что судьбы таких проклятых поэтов всегда одинаковы, всегда таинственное рождение и таинственная смерть. Они всегда очень неприятные люди. Сергей Чудаков был ужасен. Когда мы разговаривали с Антоновым, что он над вами издевается тайно, и, воспользовавшись первой вашей слабиной, нанесет вам ментальный или реальный удар под дых. Но иногда он был даже ласков, ему нравились мои стихи. Те же «Ночные электрички», я честно ему сказал: «Вадим, здесь твое влияние». Мы перешли на «ты», но было ощущение, что нельзя расслабляться.
