Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Вложил ли что-то личное Юрий Олеша в книгу «Три толстяка» или это обычная сказка?

Дмитрий Быков
>250

Вложил, конечно. Там, понимаете, какая штука? Там история о восставшей кукле, об ожившей кукле — довольно распространённый в это время архетипический сюжет. Я сейчас всё мыслю этими фабульными схемами, поэтому они для вас, наверное, уже такой несколько надоевший материал. Ну а что поделать, если я преподаю эту тему — структуры русского романа (и не только русского), сюжетные структуры. И поэтому история о восставшей кукле удивительным образом перекликается с другой детской книжкой, тоже довольно модной в это время — это «Золотой ключик, или приключение Буратино».

Восстание кукол. Вот ожившая кукла Суок, которая взбунтовалась, которая захотела другой судьбы. На самом деле это просто история подменённой куклы, как вы помните, но снаружи сюжет выглядит именно так. Ну и восставшие куклы Карабаса-Барабаса, в котором прочитывается Мейерхольд, но, конечно, здесь ситуация глубже. И восстание в крепостном театре в «Слепой красавице» у Пастернака. Это довольно распространённая тема XX века: бунтует либо машина, как у того же Алексея Толстого в «Бунте машин», украденном у Чапека… Ну, как украденном? Позаимствованном, назовём это так. Как говорил Дали: «Талант заимствует, гений ворует». Это тема и знаменитой песенки «По ниточке, по ниточке ходить я не желаю!». Это та самая песня, после которой Марылю Родович перестали звать в Советский Союз, потому что решили, что это она поёт о судьбе социалистической Польши. Ну, помните:

На сцене я жизнью живу настоящей,
Мне светит в лицо оживляющий луч.
А там, за кулисами — маленький ящик,
В который меня запирают на ключ!

По ниточке, по ниточке
Ходить я не желаю!
Отныне я, отныне я,
Отныне я — живая!

Я помню, как Марыля Родович, захлёбываясь от смеха, мне рассказывала об этой истории.

Так вот, восставшая кукла — кукла, которая больше не хочет ходить по ниточке,— это для XX века сюжет в ряду восставших вещей. Очень часто восстают либо овощи, как в «Чиполлино», либо куклы, как в «Буратино» или как в случае с Суок, либо роботы, вещи, машины (это мы наблюдаем у Стивена Кинга, например, в «Грузовиках» и так далее). Вот это восстание вещей, восстание инструментов, конечно, несёт в себе глубокую метафору социального протеста как такового.

Обратите внимание, что и революция в стране Трёх Толстяков наступила после того, как ожила волшебная девочка Суок, как Суок притворилась куклой наследника Тутти. И сам наследник Тутти именно после того перешёл на сторону добра, как его кукла всё ему объяснила. Это на самом деле довольно глубокая мысль. И все эти восстания всегда (что важно) увенчиваются успехом. Действительно, в какой-то момент актёрам надоело быть крепостными, в какой-то момент кукле надоело быть только куклой. Посмотрите, ведь и «Буратино» — история о том же самом, только там хеппи-энд очень относительный. Там все эти куклы волшебным образом перенеслись в собственный театр, в театр «Молния». А где гарантия, что в этом театре не будет угнетения? Понимаете, где гарантия, что в «Слепой красавице» после того, как герои… артисты крепостного театра восстанут, где гарантия, что эта свобода не убьёт сам по себе феномен театра? Ведь театр — это всегда нечто крепостное. В театре всегда есть крепостная дисциплина. И именно эту проблему, судя по всему, Пастернак собирался поставить во главу угла в пьесе: как соотносится культура и свобода?

И кстати говоря, Суок после того, как она перестала быть куклой, вопрос: нужна ли она будет наследнику Тутти в своём новом качестве? Потому что не будем забывать, что наследник Тутти — он всё-таки наследник Трёх Толстяков. Может быть, он любил куклу. А с девочкой, может быть, у него и не сложится. И кстати, обратите внимание, что фигура перевербованного наследника, видимо, как-то тоже наглухо закреплена в этом сюжете. Сравните, скажем, наследника Тутти с наследником Вишенкой.

Тут у нас с Мишей Визелем, замечательным переводчиком с итальянского, давно уже вышел принципиальный спор: читал ли Джанни Родари «Трёх толстяков»? Потому что уж очень много совпадений. И конечно, Вишенка и Тутти — это абсолютно тот же персонаж. Ну, так у Визеля получается, что мог и не читать. Скорее всего, даже не читал. Хотя, с моей точки зрения, мог смотреть по крайней мере спектакль, в Италию привозимый.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему несмотря на то, что произведения «12 стульев» Ильфа и Петрова и «Растратчики» Валентина Катаева имеют много общего, популярностью пользуется только первое?

Видите, «Растратчики» – хорошая повесть, и она безусловно лежит в русле плутовского романа 20-х годов. Плутовской роман – это роман христологический, трикстерский. Плут – это христологический образ. Но герои «Растратчиков», как и герои «Ибикуса» толстовского – они люди несимпатичные. Невзоров – еще раз подчеркиваю, это герой А.Н. Толстого – обаятелен, авантюристичен, в нем есть определенная лихость, но он противен, и с этим ничего не поделаешь. Эти его жидкие усики и его общая незаметность. Если бы не эти времена, его бы никто не заметил.

 А Бендер – ослепителен, Бендер – личность, да, медальный профиль, все дела. Бендер прекрасно придуман или, вернее, прекрасно срисован с Остапа…

Как понимать слова художника из рассказа Чехова «Дом с мезонином»: «Я не хочу работать и не буду»? Возможно ли, что, нежелание художника писать — не признак бесталанности, а ощущение бессмысленности что-то делать в бессовестном обществе?

Я часто читаю эти мысли: «мой читатель уехал», «мой читатель вымер», но причина здесь совершенно другая. Видите, какая вещь? По моим убеждениям, чеховский художник вообще исходит из очень важной чеховской мысли — из апологии праздности. Русская литература ненавидит труд. Труд — это грех, это первородное проклятие человека. Еще Толстой в известной полемике против Золя, против его романа «Труд», говорит о том, что Запад принимает труд за средство спасения души. А ведь работа на самом деле — это самогипноз, это способ себя заглушить, это субститут настоящего труда, потому что настоящая работа происходит над собственной душой. Это как моя любимая цитата из Марины Цветаевой, из письма Борису…

Как вы оцениваете фильм Абрама Роома «Строгий юноша»? Почему этот фильм не был принят властью?

Я принадлежу к тем немногим, кто считает, что этот фильм очень плохой. Я вообще, так сказать, Абрама Роома считаю режиссёром довольно посредственным, прости господи. Если не считать замечательного фильма «Третья Мещанская», который получился удачным (я думаю, в основном благодаря замечательному сценарию Шкловского и благодаря, конечно, блистательной актёрской игре), он шедевров-то не создал. Более того, в 40-е годы… Даже не будем называть картину, которая, по-моему, просто ставит на нём крест как на профессионале и на человеке.

Мне кажется, что «Строгий юноша» — это страшно претенциозная картина по очень странному, очень кризисному и, в общем, неудачному сценарию Олеши.…

Каково ваше мнение о Фрэнсисе Фицджеральде? Что думаете о его рассказах?

Я считаю его таким американским Олешей, совершенно гениальным писателем, великим стилистом, великим поэтом зависти. «Мы все не такие, а вот богатые — это другие, но нам лучше, потому что богатые дети своей эпохи погибнут, а мы переживем». Удивительное совпадение Ника Каррауэя и Николая Кавалерова. Ну а рассказы я меньше люблю, как и у Олеши, но Фицджеральд — гений изящества. Так сформулировать мысль, так отточить… Лучше всех переводил его Владимир Харитонов, который был на него похож тем же изяществом, тем же внутренним чувством гармонии невероятной. И такой же он был человек — красивый и как бы всегда пропадающий, всегда гибнущий. Это такой немного гамлетовский тип. Да, чтобы…

Не кажется ли вам, что повесть Валентина Катаева «Растратчики» повлияла на Венедикта Ерофеева?

Нет, конечно. Что там общего? Разве что только аппетитное описание попоек? Нет, конечно, это другой жанр совершенно. Повесть Катаева «Растратчики» очень сильно повлияла на Ильфа и Петрова — фактически фабульная модель путешествия двух жуликов, предложенная ещё Катаевым в 1923 году, и из этого получились, спустя некоторое время, «12 стульев», только Бендера они придумали.

Кстати, вот Ирине Амлинской и другим людям, которые выступают фанатами авторства Булгакова, а не Ильфа и Петрова,— мало того, что это совершенно ненаучно, потому что у нас как раз все доказательства авторства Ильфа и Петрова имеются: рукописи, фельетоны с массой предварительных набросков и цитат. Но дело даже не в…

Не кажется ли вам, что роман Фицджеральда «Великий Гэтсби» — это американизированная версия «Героя нашего времени» Лермонтова? Видите ли вы схожие черты?

Это ничего не имеет общего с «Героем нашего времени». Если подразумевать под этой параллелью, которую вы имеете в виду, скажем, поздно возобновившийся роман Гэтсби с Дейзи и как бы это проекция отношений Печорина с Верой — это совсем другие отношения. Дейзи не любит никого, она абсолютно холодная кукла, а Вера страстно влюблена в Печорина. Вы там вспомните, как Дейзи в начале романа говорит — «Я много испытала. Мне ничего нужно» — и как она потом с восторгом погружается лицом в эти сорочки Гэтсби, говоря — «Я никогда не видела столько красивых сорочек». Это женщина, которая по-настоящему, может быть, и выжжена изнутри, но там никогда и не было ничего особенного. Она с легкостью…