Вложил, конечно. Там, понимаете, какая штука? Там история о восставшей кукле, об ожившей кукле — довольно распространённый в это время архетипический сюжет. Я сейчас всё мыслю этими фабульными схемами, поэтому они для вас, наверное, уже такой несколько надоевший материал. Ну а что поделать, если я преподаю эту тему — структуры русского романа (и не только русского), сюжетные структуры. И поэтому история о восставшей кукле удивительным образом перекликается с другой детской книжкой, тоже довольно модной в это время — это «Золотой ключик, или приключение Буратино».
Восстание кукол. Вот ожившая кукла Суок, которая взбунтовалась, которая захотела другой судьбы. На самом деле это просто история подменённой куклы, как вы помните, но снаружи сюжет выглядит именно так. Ну и восставшие куклы Карабаса-Барабаса, в котором прочитывается Мейерхольд, но, конечно, здесь ситуация глубже. И восстание в крепостном театре в «Слепой красавице» у Пастернака. Это довольно распространённая тема XX века: бунтует либо машина, как у того же Алексея Толстого в «Бунте машин», украденном у Чапека… Ну, как украденном? Позаимствованном, назовём это так. Как говорил Дали: «Талант заимствует, гений ворует». Это тема и знаменитой песенки «По ниточке, по ниточке ходить я не желаю!». Это та самая песня, после которой Марылю Родович перестали звать в Советский Союз, потому что решили, что это она поёт о судьбе социалистической Польши. Ну, помните:
На сцене я жизнью живу настоящей,
Мне светит в лицо оживляющий луч.
А там, за кулисами — маленький ящик,
В который меня запирают на ключ!
По ниточке, по ниточке
Ходить я не желаю!
Отныне я, отныне я,
Отныне я — живая!
Я помню, как Марыля Родович, захлёбываясь от смеха, мне рассказывала об этой истории.
Так вот, восставшая кукла — кукла, которая больше не хочет ходить по ниточке,— это для XX века сюжет в ряду восставших вещей. Очень часто восстают либо овощи, как в «Чиполлино», либо куклы, как в «Буратино» или как в случае с Суок, либо роботы, вещи, машины (это мы наблюдаем у Стивена Кинга, например, в «Грузовиках» и так далее). Вот это восстание вещей, восстание инструментов, конечно, несёт в себе глубокую метафору социального протеста как такового.
Обратите внимание, что и революция в стране Трёх Толстяков наступила после того, как ожила волшебная девочка Суок, как Суок притворилась куклой наследника Тутти. И сам наследник Тутти именно после того перешёл на сторону добра, как его кукла всё ему объяснила. Это на самом деле довольно глубокая мысль. И все эти восстания всегда (что важно) увенчиваются успехом. Действительно, в какой-то момент актёрам надоело быть крепостными, в какой-то момент кукле надоело быть только куклой. Посмотрите, ведь и «Буратино» — история о том же самом, только там хеппи-энд очень относительный. Там все эти куклы волшебным образом перенеслись в собственный театр, в театр «Молния». А где гарантия, что в этом театре не будет угнетения? Понимаете, где гарантия, что в «Слепой красавице» после того, как герои… артисты крепостного театра восстанут, где гарантия, что эта свобода не убьёт сам по себе феномен театра? Ведь театр — это всегда нечто крепостное. В театре всегда есть крепостная дисциплина. И именно эту проблему, судя по всему, Пастернак собирался поставить во главу угла в пьесе: как соотносится культура и свобода?
И кстати говоря, Суок после того, как она перестала быть куклой, вопрос: нужна ли она будет наследнику Тутти в своём новом качестве? Потому что не будем забывать, что наследник Тутти — он всё-таки наследник Трёх Толстяков. Может быть, он любил куклу. А с девочкой, может быть, у него и не сложится. И кстати, обратите внимание, что фигура перевербованного наследника, видимо, как-то тоже наглухо закреплена в этом сюжете. Сравните, скажем, наследника Тутти с наследником Вишенкой.
Тут у нас с Мишей Визелем, замечательным переводчиком с итальянского, давно уже вышел принципиальный спор: читал ли Джанни Родари «Трёх толстяков»? Потому что уж очень много совпадений. И конечно, Вишенка и Тутти — это абсолютно тот же персонаж. Ну, так у Визеля получается, что мог и не читать. Скорее всего, даже не читал. Хотя, с моей точки зрения, мог смотреть по крайней мере спектакль, в Италию привозимый.