Войти на БыковФМ через
Закрыть

Не кажется ли вам, что повесть Валентина Катаева «Растратчики» повлияла на Венедикта Ерофеева?

Дмитрий Быков
>250

Нет, конечно. Что там общего? Разве что только аппетитное описание попоек? Нет, конечно, это другой жанр совершенно. Повесть Катаева «Растратчики» очень сильно повлияла на Ильфа и Петрова — фактически фабульная модель путешествия двух жуликов, предложенная ещё Катаевым в 1923 году, и из этого получились, спустя некоторое время, «12 стульев», только Бендера они придумали.

Кстати, вот Ирине Амлинской и другим людям, которые выступают фанатами авторства Булгакова, а не Ильфа и Петрова,— мало того, что это совершенно ненаучно, потому что у нас как раз все доказательства авторства Ильфа и Петрова имеются: рукописи, фельетоны с массой предварительных набросков и цитат. Но дело даже не в этом. Гораздо интереснее проследить, каким образом катаевские «Растратчики» повлияли на булгаковское «Собачье сердце». Потому что старорежимный персонаж по имени Филипп, упивающийся старорежимностью, приметами ее, вспоминающий с упоением, как прекрасно все было в собакинской конторе — тут прямая совершенно параллель. Вот этот Филипп, который впервые появился у Катаева, на Булгакова определенно влиял. Я думаю, что у Булгакова, который был никак не менее талантлив, а, может быть, и гораздо более, катаевских влияний и кататевский зависимостей довольно много. Булгаков у этих шустрых московских репортеров довольно многому научился. Хотя и принято думать, что он был среди них старшим, что он был, безусловно, авторитетнее,— это не совсем так. Он был старше Катаева, но он далеко не отличался такой скоростью реакции, понятливостью и той же адаптивностью.

Поэтому я думаю, что, если «Растратчики» повлияли на кого, так на Булгакова конечно. Понимаете, это же была общая атмосфера, все работали в «Гудке», роились в одном котле, одни остроты повторялись. И в те годы, когда Катаев писал «Растратчиков», а Булгаков задумывал «Дьяволиаду» и «Собачье сердце», они, естественно, находились в теснейшем общении. Они виделись практически ежедневно, не говоря уже о том, что Катаев был влюблен в булгаковскую сестру. По моим ощущениям, ранняя авантюрная, сатирическая проза Катаева (при всей её служебной, журналистской функции), какой-то витамин южной иронии, брызнула в русскую прозу. И все они — Катаев, Олеша, Ильф и Петров,— очень были влиятельны в 20-е годы. Думаю, что Булгаков каким-то приемам увлечения, приемам завлечения читателя напрямую научился у них. И совпадение свиты Воланда со свитой Бендера — это четкое понимание со стороны Булгакова, что если ты хочешь достучаться до глав читателя, то надо писать так. Потому что было известно, что без вмешательства Бубнова (а Бубнов действовал, видимо, с верховного разрешения) Фадеев никогда бы не напечатал «Золотого теленка». Он уже по-английски книгой в Америке вышел, а в России все не выходил. Потребовалось вмешательство верхов.

Потому что верхам нравились плутовские романы, нравились больше, если на то пошло, чем романы соцреалистические. Вообще, мне кажется, что версия о том, что Булгаков — гений, который взял за всех написал все, происходит от стремления страшно обеднить литературу. Как-то хочется, чтобы был один гений, и он все за всех писал. Обратите внимание, какая заманчивая, какая заразительная штука — эта конспирология. Стоит допустить, что Платонов писал за Шолохова, как теперь уже с массой версий, стилистических натяжек, доказывают, что Булгаков писал за Ильфа и Петрова. Это все, по-моему, полная ерунда. Катаевская вещь в этом смысле расставляет важные приоритеты.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему Воланд в романе «Мастер и Маргарита» Булгакова обещает голове Берлиоза вечное небытие: «по вере вашей будет вам»? Существуют ли души без веры? Есть ли у Воланда полномочия на такое убийство?

Это не полное убийство. Это просто личный выбор каждого. Ну многие люди, многие духовидцы говорят вполне определенно, что смерть или бессмертие души— это личный выбор. Берлиоз для себя сделал вот такой. Это не Воланд сделал его пустым местом. Берлиоз отрицает бессмертие, не хочет бессмертия. В конце концов, это же личный выбор каждого. Кто-то имеет право на бессмертие, кому-то оно не нужно. Кто-то хочет исчезнуть целиком. Кому-то хватит, кто-то устал. Вот Кушнер же пишет всё время: «Хватит мне той жизни что была». Имеет право. Да и вообще, многие говорят уже о том, что бессмертная душа есть далеко не у всякого. Отрастить себе душу— не такой уж труд. Об этом Евангелие говорит исчерпывающе.…

Почему несмотря на то, что произведения «12 стульев» Ильфа и Петрова и «Растратчики» Валентина Катаева имеют много общего, популярностью пользуется только первое?

Видите, «Растратчики» – хорошая повесть, и она безусловно лежит в русле плутовского романа 20-х годов. Плутовской роман – это роман христологический, трикстерский. Плут – это христологический образ. Но герои «Растратчиков», как и герои «Ибикуса» толстовского – они люди несимпатичные. Невзоров – еще раз подчеркиваю, это герой А.Н. Толстого – обаятелен, авантюристичен, в нем есть определенная лихость, но он противен, и с этим ничего не поделаешь. Эти его жидкие усики и его общая незаметность. Если бы не эти времена, его бы никто не заметил.

 А Бендер – ослепителен, Бендер – личность, да, медальный профиль, все дела. Бендер прекрасно придуман или, вернее, прекрасно срисован с Остапа…

Можно ли назвать повесть «Гамбринус» Ивана Куприна неким аналогом «Ста лет одиночества» Габриэля Маркеса, где вместо Макондо выступает портовый кабак?

Нет. Я думаю, что «Гамбринус» играет более важную роль в русской прозе. С него началась одесская школа, южная школа вообще. Именно с Гамбринуса начался Ильф и Петров, Олеша, и такие менее известные авторы, как Гехт, Бондарин. Конечно, влияние его на Катаева было огромно. Я вообще думаю, что южная школа, «юго-западная», как её ещё называют, одесская и отчасти киевская в лице Булгакова, школа гудковская, если брать 20-е годы, началась именно с Куприна.

Потому что Куприн, хотя он самого что ни на есть наровчатского происхождения, и долго жил в Петербурге, и долго был в Москве, но он по темпераменту южанин. Почему, собственно, он и написал «Черный туман» о том, как Петербург высасывает жизнь из…

Не кажется ли вам, что у Михаила Булгакова были какие-то предубеждения на счет евреев?

Видите ли, это вполне обоснованное впечатление. У многих возникал подобный вопрос, потому что Швондер есть у нас. Другое дело, что Швондер — это представитель определенного политического типа, а не определенного национального, этнического клейма. Конечно, засилье таких швондеров в 20-е годы провоцировало антисемитизм. Корни этого антисемитизма, на мой взгляд, убедительно вскрыты в книжке Головкиной-Корсаковой «Лебединая песнь», потому что там как раз один еврей, облагодетельствовавший белого офицера, понимает, что белый офицер остался антисемитом несмотря ни на что.

Это распространенная вещь, пустившая, видимо, в русском народе куда более глубокие корни, восходящая еще…

В каких произведениях главный герой перманентно переживает состояние мировой скорби, как в поэме «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева?

Состояние мировой скорби у Ерофеева — это состояние похмелья. Причем как физиологического, так и интеллектуального, культурного. То есть Веничка Ерофеев, лирический герой — это тот герой, который действительно пережил прежде всего похмелье мировой культуры. Вот Мандельштам — это стадия тоски по мировой культуре, а Ерофеев — это стадия похмелья мировой культуры.

Это довольно мучительная проблема. Называть это гражданской скорбью или всемирной скорбью я бы не рискнул. Это, как мне представляется, скорее такая романтическая драма тотальной нестыковки того, чему нас учили, с тем, что мы получили.

Нас учили, что мы будем жить, если цитировать ту же Новеллу Матвееву, не с тенями…