«Задумка» применительно к Набокову, конечно, – это ужасное слово. Набоков очень глубоко укоренен в Серебряном веке, и «Ultima Thule», и «Бледный огонь» – это переписанная «Творимая легенда» Сологуба. У меня об этом подробная лекция. Догадка о том, что жизнь проходит в двух мирах. Есть Terra и есть Antiterra. Это и в «Аде» выведено, и это есть и в «Навьих чарах» Сологуба, где Триродов одновременно и дачный сосед, и король маленького островного государства,
Про симметрию я там не убежден. Хотя симметрия, бабочка, симметричность собственного пути, о котором он так заботился, – он любил такие симметриады и любил, когда в жизни все симметрично. Это казалось ему еще одним доказательством божественного замысла. А что касается набоковских связей с символизмом, я не знаю ни одной работы (кроме некоторых комментариев Долинина к «Дару») , где было бы это прицельно отслежено. Понимаете, Набоков сформирован поэзией Гумилева, в чем сам признавался, он автор очень откровенный:
Как любил я стихи Гумилева!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу…гум
Перебор гитарный имеется в виду, а дальше:
«…И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы».
Собственно говоря, с ним подобное и случилось. Он роковую травму получил и пролежал полчаса, когда ему помощь не оказывалась, на склоне горы. Все случилось по его предсказаниям. Тогда-то, скорее всего, роковая простуда и произошла. Но он очень весело отнесся к этому эпизоду, как и к любым своим проблемам.
Дело в том, что влияния Серебряного века на Набокова были шире и глубже, интимно скрываемые всегда, интимно замалчиваемые. Это все считалось дурным тоном. Но, например, влияние философии Мережковского на Набокова совершенно очевидно. Влияние блоковской поэтики и гумилевской на поэзию Набокова совершенно очевидно. Но самое главное: влияние прозы Серебряного века на его сюжеты тоже, понимаете… Он это вдыхал, он этим жил, это был такой воздух. Я думаю, что в огромной степени, например, Леонид Андреев, пусть и считался дурным тоном, все равно был первоклассным автором. И вот проза Леонида Андреева вдохновила такую вещь, как «Молчание». Там можно найти параллели с «Моими записками» андреевскими или с какими-то андреевскими еще более сардоническими сочинениями.
Я думаю, что вся литература Серебряного века, в диапазоне от Метерлинка до Пшибывшевского, на Набокова очень сильно влияла. Но он не позволял себе в этом признаваться. Проследить механизмы этого влияния интереснее всего, конечно, на так называемом неосуществленном романе, на «Ultima Thule» и «Solus Rex», из которых впоследствии получились «Pale Fire» (по-моему, лучший набоковский роман) и «Ада», первые две части которого, по-моему, принадлежат к вершинам мировой прозы. Просто «Ада» вызывает традиционно сложное отношение из-за некоторых трудностей при чтении, но читать «Аду», нарочито пропуская какие-то сложные, литературные места, ничуть не зазорно. И, конечно, в этой эротической утопии (а это именно эротическая утопия, эротиада в огромный рост) огромно было влияние сочинений… не скажу Зиновьевой-Аннибал, но, по большому счету, эротическая утопия Набокова отдает пряностями Серебряного века – и Брюсовым в том числе, у которого это эротическое напряжение просто повсюду.
Это же касается и определенных влияний акмеистического ряда, потому что, скажем, Ахматова у Набокова тоже сыграла роль огромную и не до конца понятую. Вообще книга «Набоков и Серебряный век», если кто-нибудь взялся бы за такую книгу… Только нужно взяться шире, чем взял Шрайбер в «Набокове и Бунине», хотя книга достойная. Вот если бы взяться шире, книга была бы достойная. Может быть, когда у меня будет свободное время, я такую книгу допишу.
