Гайто Газданов – человек глубокого и сложного мировоззрения, которое в его книгах никак не проявлено, но оно чувствуется, как свет за дверью. И вот эта загадка в его творчестве  так притягательна: с одной стороны, он явно знает, понимает что-то очень серьезное о боге и мироустройстве, а с другой стороны он нигде об этом не проявляется. Поэтому у него появляются такие романы, как «Призрак Александра Вольфа», такие рассказы, как «Товарищ Брак». У него на уровне стиля ощущается это знание страшного. Он говорит как человек, который варился в адском котле. Он подростком застал Гражданскую войну и видел в России все самое страшное. Но этот опыт и это мировоззрение не лезут в текст, они загнаны в…

Ну я никакого versus особенного не вижу. Они же не полемизировали. Понимаете, были три великих прозаика русской эмиграции – Алданов, Набоков и Газданов. На первом месте для меня однозначно Набоков именно потому, что он крупный религиозный мыслитель. На втором – Газданов, потому что все-таки у него замечательная сухая проза, замечательная гармония, прелестные женские образы. Это такая своеобразная метафизика, непроявленная и  непроговоренная, но она, конечно, есть. На третьем месте – Алданов, который, безусловно, когда пишет исторические очерки (например, об Азефе), приобретает холодный блеск, какой был у Короленко в его документальной прозе. Но художественная его проза мне…

Газданова очень многие любят, особенно те, кто не любит Набокова. Газданов представляется им более строгим, что ли, реалистом, более близким, более честным писателем. Просто попроще, хотя  Газданов в некотором отношении был сложнее: он более скрытный автор, его лейтмотивы, его мысли зашифрованы. Да и не дал он столько интервью, сколько дал Набоков, и слава его не так высветила. У него много текстов, которые не находятся в центре внимания. Веллер когда-то нам с матерью подарил шеститомник, поэтому я с его творчеством более-менее знаком.

 Но в принципе, Гайто Газданов – это человек, не слишком выпячивающий себя в своих текстах, подчеркнуто объективированный, поэтому о круге…

Хетагурова я знаю недостаточно, хотя это большой поэт, без вопросов, но я же его читал в переводах. А что касается Газданова, писавшего по-русски, то такая сухая кисть, сухая, сыпучая проза мне очень нравится. Как и Цымбал, я больше всего ценю «Призрак Александра Вольфа» и верю, что когда-нибудь Цымбал снимет свою экранизацию этой книги замечательной. Хотя и «Вечер у Клэр» мне нравится. А больше всего мне нравится рассказ «Товарищ Брак». Грешным делом, я считаю его у Газданова самым удачным. «Ночные дороги» неплохая очень книга. Газданов вообще замечательный человек; говорят, был масоном, но об этом я знаю явно недостаточно.

Нет! Понимаете, вот с этим согласиться нельзя. Гоголь — художник. Его интересует состояние безумия, а не мнение о знати и чиновничестве. У Газданова есть довольно дельная статья о Гоголе. Он, конечно, воспринимает его как душевнобольного и эту его душевную болезнь считает отчасти следствием авторского слабоволия, и ему представляется, что в 1840-е годы пером Гоголя водил Поприщин, во всяком случае в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Это смесь мании величия, мании преследования, профетических каких-то озарений. Да, это немножко поприщинское.

Но, во-первых, Гоголь действительно в Поприщине нарисовал отчасти автопортрет. Он борется там с собственными демонами. Когда его…

Я только что приехал с лекции по Рязанову («Рязанов и русская литература»), где рассматривал эволюцию у Рязанова — всё-таки очень литературного режиссёра — трёх тем: тема человека государственного (это Мерзляев, например, или гэбист из «Предсказания»), тема человека маленького (это Лукашин, например, Новосельцев) и тема человека лишнего, сверхчеловека, если угодно. Дело в том, что тема лишнего человека в российской литературе очень быстро начала эволюционировать (обратите на это внимание) в тему сверхчеловека. Онегин — классический лишний человек, и, в общем, он ничтожество. Пушкин и относится к нему, как к ничтожеству, и весь роман — это акт мести Александру Раевскому.

Я помню,…

Нет, конечно, никакого сальеризма, мне кажется, в мемуарах Мариенгофа нет. Мариенгоф — человек гораздо меньшего таланта, хотя «Циник» — выдающийся роман. Я боюсь, беда его была в том, что его таланту просто не дано было развиться, потому что «Циники» написаны в почти отсутствующей в России традиции гротескного, я бы даже сказал — бурлескного романа. Героиня, которая застрелилась и продолжает смертельно раненная есть вишню в шоколаде — действительно такой романтический цинизм. Ольга эта прекрасная. Ни одна экранизация, даже ни одна театральная версия (хотя фильм Дмитрия Месхиева неплох, конечно) не передаёт этого ажурного стиля, в котором так замечательно сочетаются рудименты Серебряного…