Вообще надо быть сверхрусским, чтобы увидеть пошлость везде. Русские видят пошлость везде, кроме себя. С точки зрения русского, пошлость – это и Гете, и Гейне, и Диккенс, все пошлость. А не пошлость – это убить себя об стену. Но и то, и другое – это, по-моему, одинаковая пошлость. А убить себя об стену – пошлость, по-моему, гораздо большая.

Я не думаю, что Набоков всерьез это говорит. Набоков как раз из тех русских, которые умеют уважать чужое. Я тут давеча для студенческих нужд перечитывал комментарий Набокова к «Онегину». Сам перевод я не беру, перевод, конечно, обычный прозаический. Но комментарий гениальный. Набоков проследил и вытащил на читательское обозрение такое количество вкусных…

Гейне говорил, что театр неблагоприятен поэту, Цветаева подчеркивала, что поэт враждебен театру. Я с этим совершенно не согласен, простите меня. Потому что компромиссны в этом смысле многие, это фигуры драматических поэтов. Шекспир по преимуществу поэт, и поэт очень театральный. Павел Антокольский — автор гениальных драматических поэм, при этом актер и режиссер, вахтанговец. Я считаю, что двадцатый век, который действительно стирает границы между поэзией и жизнью, предполагает особое внимание поэта к театру. Кстати, Цветаева цитирует эти слова Гейне именно в предисловии к своим «Концу Казанову», «Метели» и другим драматическим сочинениям. Она задумывала книгу «Театр», просто у нее……

Самосовершенствование — нет, романтизм — безусловно, потому что обожествление отдельной личности сверхчеловеческой… Понимаете, тут же романтизм, знаменитая реплика Лидии Гинзбург «Романтизм надо уничтожить», она, конечно, метафора, но романтизм в последовательном своем развитии, и Матвеева об говорила, что он к фашизму приводит. Но это должен быть романтизм особого толка. Романтизм, историю происхождения которого проследил в «Докторе Фаустусе» Томас Манн, немецкий извод романтизма, вот он приводит. И если он не приправлен иронией, как у Гейне, он приводит к Ницше. А Гейне и Ницше — это взаимоисключающие явления, Ницше ненавидел его, во всяком случае, не понимал совершенно. Это такая…

Да большинству писателей это не то что не свойственно, а враждебно. Как из Гейне: «Театр неблагоприятен для поэта, и поэт неблагоприятен для театра». Я помню, как Петя Гудков, замечательный журналист и мой сокурсник после выступления Евтушенко сказал: «Иногда для поэта хорошо быть актером. Но чаще плохо». В случае Евтушенко это было хорошо. Артистизм чтения вообще поэтам редко свойственен — поэтам свойственно либо петь, гнусавить, как Бродский и его адепты, либо читать подчеркнуто прозаизированно, как Самойлов. А есть вообще бормочущие поэты, но бормотание Хлебникова действовало сильнее. Может быть, это было единственной возможной манерой его чтения. Просто я это к…

Это такой «венгерский Гейне». У поэтов и прозаиков бывают такие странные двойники. Можно то же самое сказать применительно к Кафке и Акутагаве. Вот мне кажется, что, во-первых, он был, конечно, первоклассный поэт, что нельзя не увидеть и в переводах. Во-вторых, его таинственная смерть, исчезновение, слухи породившее… Вот поэт канул, его видели в последний раз во время битвы — а дальше без вести пропал. Это замечательный пример такой абсолютно поэтической и в каком-то смысле идеальной судьбы.

Кстати говоря, Лорку, ведь тоже никто не видел мёртвым — и это породило миф о том, что некий таинственный, раненый, выхоженный в монастыре, и без языка, и, скорее всего, лишившийся речи, но всю жизнь…

Нет. Категорически нет. Дело в том, что я не раз говорили, что на «Войну и мир» Толстого оказали влияние «Отверженные» Гюго. Что для Толстого всегда образцом был Гюго. «Человек, который смеётся» он называл своим любимым романом, «Отверженные» были для него одной из величайший книг. Он не скрывал своей ориентации на Гюго, как Достоевский не скрывал ориентации на Диккенса, допустим, Лермонтов — на Гёте, Пушкин — на Байрона, Некрасов — на Гейне. Это совершенно нормальная вещь. Или Михайлов — на Гейне. То есть для Толстого ориентация на Гюго была частью мировоззрения.

А вот между «Госпожой Бовари» и «Анной Карениной» нет практически ничего общего — прежде всего потому, что «Мадам Бовари» — роман…