Есть ли не банальные книги о счастливой любви?

Розанов, действительно, под одним псевдонимом писал статьи антисемитские, а под другим — вполне себе либеральные, его из Вольфила исключили, из Вольной философской ассоциации за это раздвоение личности. Но он все в рамках своей программы, тысяча взглядов на предмет. Ну что ж, Абрам Терц ведь за то же самое пострадал. Как Андрей Синявский, главный, кстати, исследователь Розанова в 1970-е годы, автор замечательной книги о нем, он печатался как советский филолог, доцент, а как Абрам Терц он печатал совершенно антисоветские произведения. Это тоже раздвоение личности, у Синявского было два глаза, один такой, другой косой, один в Арзамас, а другой на Кавказ. Но у него раздвоение личности было…

Это как раз очень просто: именно потому, что нормальным состоянием человечества является фашизм, как сказал Михаил Успенский. Человек по-прежнему крайне уязвим перед любыми коллективными травлями. Для меня универсальным остается критерий Розановой: хорошим человеком является тот, кто умеет не присоединяться к улюлюкающей толпе. И не слишком уважать себя за это. Я боюсь, что человек не способен в массе своей защититься от влияния улюлюкающей или ликующей толпы.

Насчет Джармуша все сложно, это сложная картина, что символизирует там Блейк — надо долго думать. А может быть, не надо думать вовсе, сказал же Вербински, что надо воспринимать все фильмы Джармуша подсознательно, а попытка осознания, разбираться в них, только опошляет дело. Кстати, мне кажется, когда сам Вербински стал снимать в расчете на подсознание, когда снял «Лекарство от здоровья», он, конечно, потерял в художественной силе, потому что лучше всего ему удается крепко продуманные и сильные художественные сюжеты. Он не импрессионист совсем.

А вот что касается темы ожившего мертвеца, то здесь я могу только вспомнить свое давнее наблюдение, замечательный психолог Юлия Крупнова мне…

Это не такое уж и новаторство. Это возвращение к теориям чистого искусства, попытка очистить поэзию от патины идеей практической пользой. И эта идея восходит, конечно, к Мережковскому. Но Синявский провел это наиболее последовательно. Как он сказал: «Прогулки с Пушкиным» — оправдание… даже не оправдание, а продолжение моего последнего слова на суде». Синявский — крупный мыслитель. Он первым обнаружил… И замечательный структуралист, кстати. Он первым обнаружил, что творчество Пушкина съезжает, что тема онегинской строфы съезжает тоже как бы по диагонали. Вообще структуру онегинской строфы проанализировал. То, что все это делалось по памяти в лагере, во время тяжелых физических работ, на…

Нет, это ему, конечно, не приснилось. Но главная идея повести в том, что открыт новый повествовательный прием: диалог между мертвым наблюдателем и живым героем Хью Персоном, который не подозревает, кто за ним наблюдает. Любопытно, что за несколько лет до этого (за десять лет до этого), Андрей Синявский написал «Ты и я», где бог наблюдает за героем, и тоже, для бога все вещи и все стены прозрачны. Интересно, а читал ли Набоков прозу Абрама Терца (псевдоним Синявского)? Думаю, что да. Вот это интересный ход: могла ли идея, мог ли прием повлиять? Потому что у Набокова главный герой автор R (эта перевернутая «Я») видит мир прозрачным именно потому, что смотрит с позиции бога, с загробной позиции. Этот же…

Мне всегда был интересен Витгенштейн, потому что он всегда ставит вопрос: прежде чем решать, что мы думаем, давайте решим, о чем мы думаем. Он автор многих формул, которые стали для меня путеводными. Например: «Значение слова есть его употребление в языке». Очень многие слова действительно «до важного самого в привычку уходят, ветшают, как платья». Очень многие слова утратили смысл. Витгенштейн их пытается отмыть, по-самойловски: «Их протирают, как стекло, и в этом наше ремесло».

Мне из философов ХХ столетия был интересен Кожев (он же Кожевников). Интересен главным образом потому, что он первым поставил вопрос, а не была ли вся репрессивная система…

Он был одним из первых в своем жанре – в жанре  такого позднего мистического реализма. Он как музыкант Берг в «Дворянском гнезде» силится что-то выразить, но это что-то не всегда достигает гармонического совершенства такого. Как и Хармс, это попытка русского Кафки, но у него есть замечательные догадки. Для меня Кржижановский все-таки очень  умозрителен, при всем уважении к нему. Я люблю Кржижановского читать, и не зря Андрей Донатович Синявский называл его одним из своих предшественников, учителей. Мнение Синявского здесь авторитетно, потому Терц – лучший представитель магического реализма  в литературе 50-60-х  и 70-х годов.

Я высоко оцениваю…

О чем «Амнистия», можно сказать сразу. Она о милосердии и о том, что милосердие раздается не по заслугам и не по добродетелям, а милосердия достойны все. По Домбровскому, милосердия достойны прежде всего падшие, вот эти «не прощающие ни черта».  

Там очень неслучайное слово – «как открыты им двери хрустальные в трансцендентные небеса». Трансцендентности – внежизненной, надмирной – достигается теми, кто вышел за границы себя, кто попробовал в жизни рая и ада. Поэтому эта трансценденция открывается в лагерях… Я не думаю, что лагеря – это полезный опыт. Я, подобно Шаламову, считаю, что это опыт лишний. Но опыт такого огромного страдания и такого масштабного…

То, что тексты – это однозначно. Лимонов вообще был писатель. Как бывает театральное животное, так и Лимонов был литературным животным с какими-то врожденными способностями и блестящей литературной интуицией. Он знал, что делать, как писать, как увлекательно рассказывать о себе.

Я тут для одной статьи перечитывал его роман  «В сырах». Это не лучший его роман, поздний, роман в новеллах, составленный из кусков, самый сильный из которых – «Смерть старухи». Сильная там глава о брате. Вот он был наделен мистическим чувством местности, во-первых. Он действительно чувствовал «гений места»; лучше, чем кто бы то ни было из современников. А самое главное – он обладал даром увлекательно…

Я мог бы сослаться на ответ Марии Розановой. Я у нее спросил: «Что значит «хороший человек»?» Она сказала: «Есть два условия необходимых. Может быть, недостаточных, но необходимых. Первое – это умение не бежать в стае, то есть не присоединяться к травле. И второе – это умение не слишком себя уважать за это».

То есть тут взяты две очень точные крайности – самоуничижение, то есть слияние с чем-то большим, счастье от принадлежности к толпе, и так далее. Ну и с другой стороны, гордыня, которая неизбежно возникает у одиночки. У изгоя, у гонимого единственной гарантией, компенсацией от безумия является эта, ничего не поделаешь, завышенное самоуважение. Но Розанова очень правильно сказала: умение…