Мне всегда был интересен Витгенштейн, потому что он всегда ставит вопрос: прежде чем решать, что мы думаем, давайте решим, о чем мы думаем. Он автор многих формул, которые стали для меня путеводными. Например: «Значение слова есть его употребление в языке». Очень многие слова действительно «до важного самого в привычку уходят, ветшают, как платья». Очень многие слова утратили смысл. Витгенштейн их пытается отмыть, по-самойловски: «Их протирают, как стекло, и в этом наше ремесло».

Мне из философов ХХ столетия был интересен Кожев (он же Кожевников). Интересен главным образом потому, что он первым поставил вопрос, а не была ли вся репрессивная система…

Произведения я вам такого не назову, но «Рассуждения аполитичного» Томаса Манна — это книга ницшеанца и в некотором отношении романтика, и в этой книге проследить генезис фашизма проще всего. Слава богу, что Томас Манн благополучно это заблуждение преодолел. Связь романтизма и фашизма наиболее наглядно показана в «Волшебной горе»: иезуит Нафта высказывает там очень многие романтические взгляды. Наверное, у Шпенглера можно найти очень многие корни фашизма и последствия романтизма. Противопоставление культуры и цивилизации, безусловно, романтическое по своей природе. То колено, тот сустав, где романтизм соединяется с фашизмом, проще всего обнаружить у Ницше, потому что… Я прекрасно…

Мне всегда был интересен Витгенштейн, потому что он всегда ставит вопрос: прежде чем решать, что мы думаем, давайте решим, о чем мы думаем. Он автор многих формул, которые стали для меня путеводными. Например: «Значение слова есть его употребление в языке». Очень многие слова действительно «до важного самого в привычку уходят, ветшают, как платья». Очень многие слова утратили смысл. Витгенштейн их пытается отмыть, по-самойловски: «Их протирают, как стекло, и в этом наше ремесло».

Мне из философов ХХ столетия был интересен Кожев (он же Кожевников). Интересен главным образом потому, что он первым поставил вопрос, а не была ли вся репрессивная система…

Слово «духовный» — это маркер, признак принадлежности к слишком конкретной общности. Я стараюсь, действительно, не употреблять это слово именно потому, что оно как бы знак вашей гиперсамооценки, гипертрофированной самооценки. Если вы говорите о чем-то «духовное», это значит «хорошее», вы как бы выставляете этому чему-то отличную оценку. Мне кажется, что «духовный», «соборный», «англосаксонский» — все это маркеры конкретного мировоззрения. Я, наверное, предпочитаю говорить «бескорыстный», если уж мне хочется похвалить кого-то за духовность.

Да было это, господи. А Розанов что такое, как не репетиция соцсети? Розанов — первый русский блогер. Да и раньше это было. Афоризмы Ницше — к вопросу об этом, это Штирнер, Витгенштейн. Вот «Логико-философский трактат» — это что, не твиттер? Это такое ницшеанство на новом уровне. Афоризмы Ницше — это и есть твиттер, и многие его тексты написаны вполне твиттерно. Это не новый вид литературы, поверьте. Просто афористичности присуще такое отсутствие целостности, амбивалентность, политолковательность. Ведь Ницше можно растолковать и так и сяк, и абсолютно противоположным образом. И это, к сожалению, минус.