Даша, «Квартал» — это книга, которая, в общем, задумана как автобиографический роман, это такая книга о себе, но поскольку никто не будет слушать человека, просто так о себе рассказывающего, она написана вот в такой форме. Вот как можно снять биографию в форме ток-шоу… Скажем, фильм «Головоломка» — это семейная драма, сделанная в формате мультфильма для взрослых, очень комического, о работе головного мозга. Это забавно, можно так сделать.

«Квартал» — это самая исповедальная моя книга, но она написана в форме такого (да, может быть, вы правы) троллинга. Иное дело, что если вы проделаете действительно все эти 90 упражнений, которые рассчитаны на 90 дней вашей жизни, с 15 июля по 15 октября, у…

Возможно. Но как сказано у Пушкина:

Но боюсь: среди сражений
Ты утратишь без следа [навсегда]
Прелесть [скромность] робкую движений,
Чувство [прелесть] неги и стыда!

Ну, я немножко переврал, но так или иначе. Я боюсь, что вы можете что-то утратить, преодолевая стеснительность. И надо ли её преодолевать? В принципе, существует множество пикаперских техник для преодоления стеснительности, часть их пародийно изложена в романе «Квартал». Почитайте, там это всё довольно смешно. А можно серьёзно. Ну, есть такая техника — например, войти в метро и запеть. Но я боюсь, что это скорее приведёт вас к заиканию и к психологическому надлому. Обычно…

Вопрос о свободе воли встаёт всякий раз, когда мы задумываемся, где собственное Я, где оно находится. Неслучайно различают интеллектуальное, духовное и душевное. Неслучайно штейнерианцы разделяют тонкое тело, по-моему, толстое тело, ещё какое-то тело. Это даёт повод для бесчисленных спекуляций. Понимаете, мы же не контролируем очень многие процессы, в нас происходящие, поэтому мне кажется, что действительно говорить о свободе воли мы можем не до конца. Мы не всегда знаем, чем мы детерминированы.

Я, например, в силу достаточно глубокого самонаблюдения (а у меня есть опыт такого самонаблюдения — верьте, не верьте, но есть) могу сказать, что моё Я бессмертно, поэтому оно сильно…

Очень много спрашивают меня, что я думаю о Pokemon GO. Это показывает просто, что я с «Кварталом» попал в нерв несколько раньше, чем это стало общим местом, потому что превращение жизни в ролевую игру имеет, конечно, какой-то смысл. Мне, кстати, написали недавно, что на Донбассе очень много ролевиков. Но разница-то в том, что там убивают по-настоящему, поэтому я не могу одобрить. Ну, как я писал уже, украинская война во многом выдумана фантастами. Людям не хватает жизни. Как замечательно сказал отец Пётр, игумен Пётр Мещеринов в интервью «Новой газете»: «От недостатка физики происходит избыток метафизики». Ну нет жизни, поэтому люди себе выдумывают то попранный и посрамлённый Русский мир… Кстати…

Если вы чего-то не делаете, это сделают за вас. Если вы не развиваетесь, вас присвоят. Если у вас нет концепции будущего, вам её навяжут. Поэтому все эти разговоры, что «вот евреи что-то сделали в России»… У меня была такая статья «Двести лет вместо». Если за вас что-то сделали — значит, вы сами почему-либо от этого воздержались.

Но вообще мне кажется, что китайская угроза в России не очень актуальна, потому что китайцы в России очень быстро становятся русскими. И все становятся русскими. Россия абсорбирует всех. Её способность переваривать, абсорбировать уже во втором поколении очевидна, потому что в русском климате и при русской политике надо соблюдать определённую шахаду, определённый…

Трудно выбирать среди детей своих. И в разное время мне разные книги кажутся удачными. Но пока, наверное, наиболее принципиальная работа — это «ЖД», а наиболее личная, наиболее нежная — это «Остромов». Кстати, больше всего я люблю «Квартал». Но «Квартал» — это совсем не для всех, а это книга, которая нравится только людям моего типа, очень мне близким, но таких людей мало. В любом случае начинать чтение лучше всего с «Квартала» — по крайней мере, вы будете понимать, с кем вы имеете дело.

Нет конечно. Тут, кстати, очень много вопросов по прохождению «Квартала». «Квартал» — это мой роман, роман-прохождение. Роман, который одновременно является, по-моему, и довольно забавным чтением, увлекательными полезным, но самое главное — это способ приобрести финансовую независимость. Это 150 духовных упражнений, рассчитанных (ну, 90 на самом деле, я сейчас делаю расширенную версию, но пока 90) на три месяца, 90 глав. Надо каждый день проделывать духовные упражнения — и тогда по окончании этого вы получите деньги, потому что вы станете духовно независимым человеком, которому деньги не нужны. Очень многие люди прошли уже «Квартал», и, в общем, я рекламаций пока не получал. Но особенно…

Что касается коммуникации. Это, понимаете, личное дело. Это не то что есть такая тенденция, что становится труднее коммуницировать, что меньше хочется коммуницировать. Это, может быть, моя личная проблема: мне все меньше хочется балаболить. Но вот то, что мы сейчас делаем, не в счет: мы ведем разговор на серьезные темы.

Но я ненавижу слушать и участвовать вот в этих разговорах, которые ни о чем, когда люди готовы часами пережевывать одну и ту же информацию, как у Зощенко: «И вот она едет к мужу у Екатеринодара (или Краснодара). И вот, значит, едет она к мужу, значит, едет она к мужу, с ней ребенок, и вот она с ним едет».

Я думаю, что это довольно бессмысленно. Мне тяжелы эти бессмысленные…

Ну, по-разному. Мне кажется, что всё-таки «ЖД» — это абсент. Так мне кажется. А вообще это же не моё сравнение. Когда-то Сорокин сказал: «Пелевин — травка, а я — героин». Легко сейчас, в наши дни, за такое сравнение подпасть под статью о пропаганде наркотиков. Я надеюсь, никто не додумается эту метафору Сорокину припоминать. Я бы, пожалуй, всё-таки сравнил «Эвакуатор» с каким-нибудь эдаким подростковым слабым вином. А скажем, «Квартал» — по-моему, это хорошая такая водка, неплохая, Wyborowa как минимум.

Из чужих текстов, действительно обжигающих нёбо, Набоков — это очень хороший коньяк, очень качественный. А скажем, большая часть писателей советских шестидесятых годов — ну, это…

А это очень интересно. Вызывает меня Пилипенко, главный редактор «Собеседника», и говорит: «Мне тут дали в одном российском издательстве — только что вышла маленьким пробным тиражом английская сказка. Говорят, что это будет бестселлер, но я пока не понял. Почитай и напиши».

Я принес домой и обратился к главному в доме читателю, глотающему все книги с чудовищной силой — к Женьке, дочке. Говорю: «Жень, посмотри и мне скажешь». Поскольку Женя не ошибается никогда (во всяком случае, в предсказаниях будущего), она за 2 ночи это прочла и мне сказала: «Через 2 года это будет самая известная книга в мире». Женьке было — сколько же ей было?— лет 9. Может быть, даже 8.

Я тоже прочел. Это был…

Ромен Гари вообще многое сделал для реабилитации маменькиных сынков. Мне однажды один мерзавец написал следующее: «Ну, что это Быков, взрослый мужик, часто упоминает свою мать? Что за инфантилизм?» Быть маменькиным сынком для меня — это самый большой комплимент. Помните, если кто читал, у меня в «Квартале» есть такой пассаж о том, что… «Многие говорят: «Мы выросли без отца, и поэтому не имеем мужских навыков, не умеем машину починить». Мы умеем многое другое. А машины нам чинят те, у кого были отцы». Вот это такая довольно… Конечно, я не отождествляю себя с героем, с Иваном Солюшиным, но под этой мыслью я подписываюсь.

Действительно, мне кажется, что у кого хорошие отношения с матерью — тот…

Ну, видите ли, была мне всегда была интересна личность Итало Кальвино в связи с одним романом — «Если однажды зимней ночью путник». Интересна она мне была в связи с тем, что там стартовый замысел довольно похож на замысел «Квартала», но он ушел в совершенно другую сторону. И в результате книга, главным героем которой является читатель, осталась ненаписанной. Хотя как раз сейчас английские переводчики «Квартала» меня спрашивали в этой связи: как я отношусь к Итало Кальвино? На меня совершенно не повлияла эта книга, потому что я её прочел уже тогда, когда «Квартал» был придуман. Прочел специально для того, чтобы проверить, нет ли совпадений. Совпадений нет.

Потому что Итало Кальвино, с самого…

Меня всегда интересовал феномен секты, феномен купленной правоты, феномен травли. Это тема, которая интересует меня, о чем бы я ни писал. Наверное, потому что в моей жизни они играли большую роль — не только потому, что меня кто-то травил,— а потому что меня интересует чужая сплоченность на почве ложной идеи. Истинная идея не порождает фанатизма. Как я отношусь к этим остромовым и почему они становились столь авторитетными духовными учителями? Видите ли, все зависит от их цели. Если они становились ради того, чтобы стричь или доить по сомах — как Остромов, или Блаватская, или, как в наименьшей степени, Гурджиев, который, как мне кажется, все-таки какие-то серьезные цели перед собой ставил, он не был…

Нет, нельзя было. Популярность книги такая, какая есть. её знают и любят те, кому она близка. И хорошо, что она отфильтровывает тех, кому её не надо. Это книга не для всех людей, книга для людей специальных; книга, относящаяся к специальному времени, когда её проблематика была актуальна. А в общем, циклично все, и она, наверное, будет актуальна когда-нибудь, наверное, опять.

А что касается того, что она так сделана. Она ведь иначе не могла быть построена. Там две части машина собирается, а в третьей она едет. Конечно, меня самого в этом романе несколько отталкивает его литературность, но там очень много брошено подсказок, подмигиваний читателю, выстроена как бы такая сеть аллюзий…

Он, собственно, известен мне только с одной стороны, хотя у него было очень много замечательных историй. Даже название одной его вещи мне кажется стоящим… Мне кажется, даже читать ее необязательно — «Какой мопед с хромированным рулем в задней части двора?». Мне кажется, это как у Грина — скажем, «Синий каскад Теллури» или «На облачном берегу» — название уже такое небесное, что не нужно никаких текстов, хотя сами рассказы тоже гениальные.

У него я читал один роман — «Жизнь, способ употребления». Читал по-английски, потому что он как-то попался мне под руку в Чикаго, и я его купил. Купил потому, что я тогда писал «Квартал» — ну, придумывал «Квартал», и мне интересны были разные экзотические…

Ну, «Квартал» не традиционен хотя бы уже потому, что это книга другого жанра — это проживание, а не роман. Вы должны её проживать в процессе её чтения, вы — её главный герой. Вот в этом заключается новаторство. А написана она как раз довольно понятным образом, чтобы вы могли это проживание в мой любимый период — с 15 июля по 15 октября, вот такой ранней осенью,— осуществить. (Может быть, потому, что этот период сейчас соответствует моему самоощущению.) Кстати говоря, спасибо всем, кто присылает трогательные отчёты о прохождении «Квартала», рассказывает о том, как избавился от депрессии, выгодно женился, уехал за границу и нашёл работу. Спасибо, братцы! Я знал, что это действует.

Что касается…

Нет, конечно. Правильно совершенно писал Борис Натанович, что цивилизация, оперирующая энергиями порядка звездных, просто не заметит нас. Мы для нее — «пикник на обочине», муравьи. Понимаете? Что такое для муравьев брошенная нами тарелка? Вот так и здесь. Поэтому я думаю, что война между людьми и люденами или война с инопланетной цивилизацией невозможна потому, что мы, слава богу, находимся на разных планах существования. У меня в «Квартале» есть об этом целая глава. Мы им незаметны. Они просто исчезнут, мы их не увидим. Мне кажется, что это великое спасительное приспособление. Для многих людей, которые бы меня уничтожили, я просто незаметен. Они хотели бы меня уничтожить, но они меня не видят.…

Не мой собственный, а массовый. Михаил Успенский говорил, что реализм — уродливая, задержавшаяся литературная мода. Я согласен с этим. Действительно, называть реализм вершиной развития литературы — это такое детство. После реализма уже был период фэнтези, начавшийся с Толкиена и с «Незнайки». После фэнтези, после фантастики, после такого спурта фантастики в 30-60-е годы, пришла другая мода — мода на научную прозу, мода на Харари, Докинза, в каком-то смысле Алексиевич, и Нобелевская премия это четко отследила. Я вообще думаю, что сейчас будет востребован смешанный роман; роман с чертами научного текста, безусловно, или нон-фикшн, документальный роман, и так далее.

Не случайно…

Понимаете, это связано как-то с движением жизни вообще. Сейчас очень мало нетипичных литературных техник. Все играют как-то на одному струне. «У меня одна струна, а вокруг одна страна». Все-таки как-то возникает ощущение застоя. Или в столах лежат шедевры, в том числе и о войне, либо просто люди боятся их писать. Потому что без переосмысления, без называния каких-то вещей своими именами не может быть и художественной новизны. Я думаю, что какие-то нестандартные литературные техники в основном пойдут в направлении Павла Улитина, то есть автоматического письма, потока мысли. А потом, может быть, есть такая страшная реальность, что вокруг нее боязно возводить такие сложные…