Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
Кино
История

Не могли бы вы рассказать о Владимире Краковском? Правда ли, что автор преследовался КГБ и потом толком ничего не писал?

Дмитрий Быков
>50

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова. У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил, хотя его сильно помотала страна. И в странах Балтии он какое-то время работал, в газете рижской «Советской молодежи». После этого он, между прочим, стал руководителем владимирского отделения Союза писателей. Именно потому, что у него в прошлом были проблемы с партийной критикой. Ну и потому, что он писатель очень талантливый, изобретательный. Он написал еще два романа, если ничего не путаю. Но в любом случае, он не пропал. О нем есть документальный фильм, который лежит в сети. Человек был очень интересный, талантливый и неоднозначный.

Тут ведь вот в чем проблема? Советский проект на верхних этажах своего развития переживал настоящую драму. С одной стороны, это было время очень интенсивного гниения и разложения. С другой стороны, это было время высокой культуры, утонченности и определенной конвергенции с остальным миром.

И вот на излете советской эры стали появляться очень талантливые тексты, продвинутые и серьезные, формально очень усложненные. Их разрешали печатать «Новому миру», потому что там печатался Брежнев со своими мемуарами. И как бы в порядке компенсации разрешали печатать такой авангард. Это прежде всего «Альтист Данилов» и вообще вся московская мистическая трилогия Орлова. Вторая часть – это «Аптекарь», третья – «Шеврикука, или Любовь к привидению». Это «Самшитовый лес» Анчарова, который тоже подвергался определенным разносам в «Литературке». Это Краковский, это тогдашние (подчеркиваю, не нынешние) произведения Юрия Козлова  – например, «Изобретение велосипеда».

С Юрием Козловым случилось, как бывает вообще с писателями. Это такая зависимость от эпохи. Вот «Воздушный замок» была у него замечательная повесть. В умную эпоху он писал умное, а в глупую его повело на конспирологические романы. То, что он пишет сейчас, читать нельзя. Но тогдашнюю эпоху, тогдашнюю среду я застал. Это была среда кружков, театральных студий, эзотерических собраний. И в той Москве, которая лучше всего показана в фильме Валерия Тодоровского «Гипноз» (по-моему, гениальном просто), эта среда замечательно генерировала сложные смыслы.

Понимаете, это когда в ШЮЖе (школе юного журналиста) все ходили слушать лекцию Воронкевича о «Мастере и Маргарите» – замечательную, глубокую и сложную. Когда читали бледные ксероксы Блаватской или Набокова, когда самиздат был главным источником текстов, когда школьнику, чтобы он прочитал «Войну и мир», надо было ему дать ее на одну ночь на бледном ксероксе. Это было время очень интенсивных и интеллектуальных брожений. 1983-1984 годы готовили не Перестройку. Они готовили, может быть, усложненное, конвергированное, сближающееся с остальным миром развитие. А результатом оказалось то, что смело эти фигуры с доски. И в результате никто ничего равного себе потом не написал.

Обратите внимание, что написал Бондарев, например? «Выбор» – это богатый, сложный роман с моральными выборами героев. Я не говорю про «Берег», который вообще был гуманистическим прорывом в советской военной прозе. «Свидание с Бонапартом» – самая сложная, самая глубокая его книга. Лучше этого он ничего не написал, 1984 год. И все это оборвалось в никуда. Посмотрите, что стал писать Бондарев после этого.

Вот Тарковский, «Сталкер» – сложнейшая его картина и глубочайшая. Думаю, им самим не до конца понятная. Рождавшаяся в муках, судя по книге Цымбала, в процессе формировавшаяся и не до конца сформировавшая. Тогда же Стругацкие написали самое глубокое произведение – «Волны гасят ветер». А уже «Отягощенные злом», при всей изобретательности и очаровании,  – книга более слабая, простите. Хотя они считали ее более сильной. Для меня как раз их догадка о люденах  – главное прозрение.

Трудно об этом обо все говорить, потому что очень немногим людям – Тодоровскому, Пелевину, Щербакову – удалось остаться на заданном уровне. Это люди 1961-1961 годов рождения. И то многие считают, что до песен 1983-1986 годов Щербаков так никогда и не допрыгнул. Мне так не кажется: я думаю, он развивался какое-то время вертикально и продолжает развиваться. Даже Пелевин какое-то время – до «Священной книги оборотня»  – продолжал развиваться. Тодоровский, мне кажется, до сих пор далеко не завершил своего развития. Мне очень интересен его новый сценарий. И особенно мне интересно, что «Мастер и Маргарита» Локшина целиком следует матрице Тодоровского, иронической матрице осмысления советской классики, которую задал Тодоровский. Там есть отсылки и к «Оттепели», и к «Стилягам», и, кстати говоря, к «Гипнозу». Я думаю, что Тодоровского мы будем осмысливать и переосмысливать долгие годы.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Не кажется ли вам, что прогрессорство – ошибка мира Полдня Братьев Стругацких, которая вскоре его погубит? Прав ли Тойво Глумовыс, который сказал, что вся идея прогрессорства стоит на догме об абсолютности добра и зла?

Нет, Тойво Глумов – вообще ненадежный свидетель и ненадежный рассказчик, на него полагаться нельзя. Тойво Глумов – жертва, но не прогрессорства, а прогресса. Он оказался выродком, если угодно, если продолжать идею «Обитаемого острова». В третьей части трилогии всего лишь обыгрывается идея из первой. Выродки – тоже продукт естественной эволюции. Выродки – это, условно говоря, людены Саракша. А поскольку Тойво Глумов сам выродок, заложник этой трагической ситуации, что приводит его к взаимному непониманию с женой, со старшим другом Каммерером. Естественно, что Тойво Глумов ненавидит прогрессорство и ненавидит прогресс. Поэтому он с таким пылом набрасывается на поиски других люденов, он…

Чем схожи роман «Зияющие высоты» Александра Зиновьева и повесть «Улитка на склоне» Братьев Стругацких?

Абсурдизмом, потому что до абсурда дошло очень многое в советской системе управления. «Улитка…» пародирует абсурд руководства в институтских главах, Зиновьев пародирует абсурд двойной морали, интеллигентского конформизма. Это такой, я бы сказал, скучный, несколько выморочный, мрачный абсурд, который присутствует, скажем, и у Лема в «Рукописи, найденной в ванне», да и во многих текстах позднего социализма он сказался. Книга Зиновьева мне представляется все-таки скучной, масштабной, объемной. Те выдержки, которые все время печатал «Октябрь», были оптимальны. Все-таки два тома «Зияющих высот» — это многовато. И вообще, институтские главы «Улитки…» принадлежат к самым…

Как вы поняли «Искусство легких касаний» Пелевина? Согласен ли автор с вымышленным писателем Голгофским?

Пелевин, безусловно крупнейший русский прозаик нашего времени именно потому, что его чтение тоже засасывает. Его читаешь безотрывно и с увлечением. И попробуй кто у меня отбери книгу, пока я не дочитал. Хотя есть у него книги, которые я не дочитал. Например, «Смотритель», например, «S.N.U.F.F.». Это мне не было интересно. В остальном же всегда есть ощущение, что на следующей странице тебе раскроют главную тайну мироздания. Он всегда увлекательно рассказывает, у него всегда узнаваемые типажи, он точно чувствует, не скажу, нерв эпохи (потому что нерв эпохи, на мой взгляд, он упустил лет пять назад), но он, безусловно, очень точно чувствует мемы, интеллектуальные моды и остроумно их высмеивает.…

Зачем в фильме «Зеркало» Андрея Тарковского нужен персонаж Анатолия Солоницына? Почему он симпатичен матери героя?

Он ей вовсе не симпатичен, он ее, скорее, пугает. Она, скорее, его боится. Он, скорее, вестник: он входит, начинается ветер, а он говорит ей весьма неприятные вещи, потому что она ждет отца и в очередной раз не дождалась. Как пишет Михаил Ардов, «отец в это время гуляет по Москве гуляет с Мариной Цветаевой». Не знаю, не думаю так. Но для меня этот персонаж — это вестник странного в мире. Понимаете, в детстве такой персонаж всегда бывает. Появился человек, и мир стал странным, мир изменился, с этого момента не будет прежнего. Вот такие вестники бывают. И именно с его появления начинается в фильме все самое страшное, самое странное: пожар в эту же ночь, сон об обрушившемся потолке: когда она моет…

Почему во время тяжёлых исторических периодов для России растет интерес к оккультизму? Почему в самые сложные моменты русский человек обращается не к Богу, а к псевдо-чародеям?

Не всегда и не все. Дело в том, что интерес к оккультизму вместо интереса к Богу, к самоанализу, даже, может быть, вместо атеизма, в котором есть свои привлекательные стороны, интерес к оккультизму — это шаг назад. Ну, примерно, как интерес к национализму, крови и почве вместо космополитизма, интернационализма, открытости и так далее. Да, переходные эпохи, да, трудные времена — они приводят обычно к некоторой деградации.

Понимаете, Русская революция дала вспышку модерна, но давайте не забывать, что эта вспышка модерна имела быть перед, в предреволюционной ситуации. А в семнадцатом, восемнадцатом, двадцатом годах с великим искусством обстояло трудно. Так же собственно, как и с…

Можно ли провести параллель между Чапаевым и Беней Криком из произведений Исаака Бабеля?

Я как раз так не считаю. У меня совершенно другой взгляд на Чапаева. Беня Крик — трикстер, обаятельный бандит. Я совершенно не вижу между ними аналогии. Беня Крик скорее в каком-то смысле аналогичен героям «Тараса Бульбы». Условно говоря, он Остап, а изнеженный влюбчивый Левка — Андрий. Но в любом случае это не про то. «Тарас Бульба» и «Закат» — это история угасания рода, понимаете.

А Чапаев — это совсем другая история. Не надо путать Чапаева у Пелевина и Чапаева у Фурманова. Чапаев у Фурманова не прописан. Это герой становящийся. И вообще главный герой «Чапаева» — Клочков. Это история формирования личности Клочкова. Чапаев здесь не более чем такой замечательный вариант, замечательный…

Как вы относитесь к повести Владимира Тендрякова «Ночь после выпуска»?

Я не очень хорошо к ней отношусь. Я люблю Тендрякова раннего, в котором действительно есть такой тугой узел, есть ощущение неразрешимых советских проблем. Но я не очень люблю «Ночь после выпуска» именно в силу того, что там, понимаете, в душной, страшно душной атмосфере начала 70-х делается попытка постановки моральных вопросов. А в аморальной ситуации моральных выборов не может быть.

Как и «Шестьдесят свечей», как и «Расплата» — это всё квадратура круга, понимаете, трисекция угла. Это всё попытка разрешить неразрешимую задачу. Такое себе колумбово яйцо. И мне кажется, что особенно наглядно это в «Ночи после выпуска», когда в советской школе, полной лжи, выпускники пытаются найти для…