Священная книга оборотня

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова. У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил,…

Пелевин, безусловно крупнейший русский прозаик нашего времени именно потому, что его чтение тоже засасывает. Его читаешь безотрывно и с увлечением. И попробуй кто у меня отбери книгу, пока я не дочитал. Хотя есть у него книги, которые я не дочитал. Например, «Смотритель», например, «S.N.U.F.F.». Это мне не было интересно. В остальном же всегда есть ощущение, что на следующей странице тебе раскроют главную тайну мироздания. Он всегда увлекательно рассказывает, у него всегда узнаваемые типажи, он точно чувствует, не скажу, нерв эпохи (потому что нерв эпохи, на мой взгляд, он упустил лет пять назад), но он, безусловно, очень точно чувствует мемы, интеллектуальные моды и остроумно их высмеивает.…

Во-первых, я думаю, что это не её дело совершенно, кого он там любил. Он перед ней не отчитывался. Не надо лезть своими критическими руками в личную жизнь писателя. Мне кажется, что Пелевин в любом случае заслуживает, чтобы о нём говорили с уважением.

Что касается любовной линии у Пелевина, то самая убедительная любовь, которая у него изложена,— это любовь между Затворником и Одноглазкой, крысой, любовь цыплёнка и крысы, потому что это любовь, построенная на общем изгойстве: она чужая среди крыс, он чужой среди цыплят, они оба самые умные. Вот это настоящая любовь.

И знаете, я за годы жизни долгой пришёл к выводу, что всё-таки в любви, наверное, основой является высокая степень…

Сложно, я никогда не испытывал потребности говорить об этом романе. В этом романе есть гениальные рассказы, внутренние куски про Сердюка и Кавабату. Мне несколько больше нравилось всегда «Generation П», а «Чапаев и Пустота» – вещь такая бродящая и несбалансированная. Она распадается на замечательные куски.

Потом, видите, какая вещь? Это трудно сформулировать. Мне кажется, что почти вся литература второй половины 90-х годов обнулилась. Обнулилась она благодаря войне, благодаря путинскому режиму. Мы узнали о себе слишком много ужасного. Мы обнулились так же, как обнулилась литература Серебряного века в 1917 году. А что там от нее осталось? Остались от нее «Человек из ресторана»…

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова.  У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил,…

Мне больше всего нравится, естественно, «ДПП(НН)» и прежде всего «Числа». По-моему, это изумительный памфлет, не говоря о том, что и просто роман хороший. Мне нравится «Жизнь насекомых». Из более поздних вещей — «Священная книга оборотня». И очень нравятся некоторые куски в «Generation». А что касается «Синего фонаря», эта книга вся блистательна. Но особенно, конечно, «Принц Госплана». У матери была любимая вещь «Затворник и Шестипалый». Мне кажется, это тоже идеальная сказка. И то, что она кончается словом «светило» — это замечательная отсылка к «Божественной комедии».

Понимаете, для меня «Числа» — это высший класс. Я с нетерпением жду его будущей книги, которая выйдет 15 августа, поговаривают. То есть в середине августа. Я буду читать все, что издаст Пелевин, хотя бы он издал личные дневники, хотя бы он издал, как я писал когда-то, свои счета из прачечной. Это крупный писатель и каждый его шаг мне интересен. Но из написанного им после «Чисел» я выше всего ставлю «Священную книгу оборотня», на второе место я бы поставил «Тайные виды на гору Фудзи». А что касается остальных его сочинений, мне кажется, что и «t», и «Смотритель», и «iPhuck» — это был в известном смысле шаг назад. Во всяком случае, именно в смысле пластики.

Да, это так и есть. Пелевин в принципе пользуется довольно архаической техникой, потому что строит повествование, как диалог учителя и ученика… Масса религиозных текстов (и буддистских, и религиозно более поздних, христианских) написана в этой традиции. Собственно говоря, весь Платон так построен. Ничего в этом нового нет. Но если это сделано хорошо, то, конечно, это захватывает сильнее, чем любые приключения. Это действительно довольно авантюрная техника сама по себе, потому что авантюрные приключения авторской мысли.

Но, с другой стороны, к этой архаике же в конце концов прибегал и Леонид Андреев, когда переносил действия в сферу панпсихического театра, то есть когда события,…