Об этом столько написано. Об этом есть довольно исчерпывающая американская работа, сравнительно недавняя. Есть об этом довольно интересная книга Максима Шраера, тоже во многих отношениях спорная, но довольно интересная. Если говорить о моей точке зрения на их соотношение, то мне кажется, что не правы те, кто подчеркивает враждебность их взаимоотношений. Все-таки большинство отзывов о Набокове, которые мы знаем от Бунина, довольно комплиментарны. «Этот мальчишка выхватил пистолет и уложил всех стариков, включая меня». Да и много чего! Он, в общем… Единственный негативный отзыв Бунина мы знаем в передаче самого Набокова: «Вы умрете в совершенном одиночестве».
Я думаю, что Набоков, который в старости вообще не был заинтересован в перечне влиянии литературных связей и хотел, что называется, стоять один, как бог, в своем железном круге, я думаю, преувеличивал враждебность эмигрантской среды к нему. Большинство ровесников видели в нем, как Берберова, свое оправдание и надежду, большинство стариков, начиная с Алданова (хотя Алданов не настолько уж его старше, скажем так, старшее литературное поколение), относилось к нему в высшей степени благожелательно. По-настоящему враждебны к нему были только лишь Адамович и Одоевцева, и то он, в общем, первым напал. Я уж не говорю о Зинаиде Гиппиус. Понятное дело, что она упорствовала в своей первой оценке, когда она сыну Владимира Дмитриевича предрекла, что тот никогда не будет писателем, и не желала от этого пророчества отступать, хотя вообще ее «пророчества» сбывались крайне редко.
В принципе, отношения Бунина и Набокова были взаимно уважительными, как это показывает переписка. Кстати говоря, именно в письме к Бунину Набоков впервые употребил сравнение анютиных глазок с портретом Гитлера, с этими усиками. То, что Набоков выше ставил стихи Бунина, нежели его «парчовую», как он выражался, прозу… А, кстати, рецензии его на поэзию Бунина слишком комплиментарны, даже, я бы сказал, излишне восторженны. Но это, понимаете, отчасти желание сказать обратное общему месту. Потому что поэзия Бунина на фоне Серебряного века даже поэзии Брюсова уступает, а уж с Блоком там вообще не может быть никакого сравнения, хотя Бунин очень талантливый поэт и хвалить его, отвешивать ему комплименты — это довольно банально.
Другое дело, что он как прозаик абсолютно революционный при всем своем консерватизме. Я думаю, что он Набокова не устраивал по главному параметру, и об этом, кстати, написано очень мало. Дело в том, что Набоков — это писатель если не религиозный в прямом смысле (под «религиозным» мы обычно понимаем догматика, ортодокса), но, по крайней мере, писатель метафизический. Писатель с очень острым чувством потусторонности, о чем, опять-таки, только ленивый не писал. А Бунин как раз ужасно сосредоточен на чувстве эфемерности всего сущего и такой смертности. Как в рассказе про часовню, где чем ярче этот полдень вокруг, тем сильнее веет холодом и гнилью из подвала. Бунин маниакально сосредоточен на смерти и смертности. Вот это поглощение его ничто, как он говорил о смерти брата, и этот же ужас застыл и на его лице, как вспоминала Вера Николаевна,— это было с ним неотступно. Он такой поэт пластического совершенства, прозаик такой чуткости, вот эти бесконечные цепочки эпитетов, прилагательных абсолютно точных. Это делает его не только уникальным летописцем, не только запоминателем, запечатлителем жизни, но это делает его еще, как ни странно (бывает такой парадокс) несколько метафизически глуховатым, потому что его прелесть зримого, живого мира — пейзажа, женщины, любого интерьера — это его пленяет и подчиняет до такой степени, что он не может отвлечься на какую-то музыкальную сущность мира, на его изнанку, если угодно.
Бунин, при всей его прокламированной старообразности, настолько, как мне кажется, атеист, или, во всяком случае, если не атеист, то полный отрицатель бессмертия. Для него бессмертие лишает жизнь всякой цены. В чем ценность этого всего, если это нам надо навсегда? Наоборот безумная острота проходящей минуты, проходящей молодости, умирающей любви, красоты, рассказ «Смерть в Ялте», который является вообще апофеозом каким-то тления,— это особенность бунинского миропонимания. Назвать его атеистом, наверное, все-таки было неверно. Вспомните:
И забуду я все — вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить
К милосердным коленям припав.
Вот это ощущение всепрощающего, ласкового, всемилостивого бога есть в его поэзии. В прозе, как ни странно, этого нет, в прозе довольно жестокий мир.
Но с другой стороны, видите — Катаев, который, наверное, понимал Бунина как никто, потому что был его учеником, думал, что все его мировоззрение наиболее ярко выражено в «Сказке о Козе», одном из самых страшных стихотворений русской литературы: «Ты одна, ты одна, страшной сказки осеней Коза!». Там, где упоминаются «несытые волчьи глаза». Вот это восприятие мира как вотчины жестокого бога, несытого бога, который питается этим миром,— это у Бунина есть, это его страшная изнанка творчества. Понимаете, у Бунина есть такие рассказы, как «Петлистые уши», например, или «Дело корнета Елагина», которые отталкивают не просто безблагодарностью, а колоритом полной безысходностью. Или там «Хорошая жизнь», например. Или «Чаша жизни». Все рассказы Бунина, которые полны этого ощущения… Да, возникает ощущение, что душа мира — это юродивый, который затирает собственные плевки подарками своих поклонниц. Довольно жуткое зрелище и безвыходное, это совсем не набоковское.
Потому что Набоков — это ощущение мира как дара, ощущение праздника, может быть, идущее из детства. Это ощущение мира как бесконечно огромного подарка, полного каких-то сюрпризов, как сегодня сказали бы, полного пасхалок. Мне кажется, в этом они расходились, и насколько Набоков был чуток, понимая прекрасно, слыша, что смерть не решает ни одной проблемы, более того, что смерть — это всегда выход, а не тупик,— вот это для Бунина совершено чуждо. У Бунина есть ощущение, что все кончается смертью; именно острота его зрения такова, что, может быть, ему как-то пригодилась бы некоторая близорукость, позволяющая увидеть мир не таким, каков он есть. Но Набоков гораздо более, простите меня за эту ужасную терминологию, благодатное явление, гораздо более светоносное. Это все мои субъективные оценки, но ведь вы спрашиваете меня, в конце концов. Мне кажется, что главная мысль Набокова выражена в «Ultima Thule». У Бунина такого ощущения не было.
