Василя Владимировича Быкова я очень любил, считал его из всех однофамильцев самым любимым. Общался с ним с большим удовольствием. Василь Владимирович кажется мне писателем гениальным. У него, собственно, в текстах три пласта. Есть пласт собственно военной прозы — «Его батальон», «Мертвым не больно», то есть проза, основанная на военных воспоминаниях. Есть экзистенциальные партизанские повести — «Дожить до рассвета», «Пойти не вернуться». Их инфинитивные названия подчеркивают императивный мотив действия в них, как бы безвыходность, невозможность поступить иначе. Они не военные; вернее, они описывают ту войну, на которой существует экзистенциальный выбор. Ведь партизанская война во многих отношениях отличается от войны обыкновенной именно потому, что решения принимают сугубо штатские. Участники партизанской войны — не все же они засланы из столицы, не все они инструкторы из Москвы, не все они десантники. Огромное количество людей, участвующих в партизанской войне — непрофессионалы, как Алесь Мороз в «Обелиске», или как Сотников. И они принимают решение сами, им предстоит то, что называется экзистенциальным выбором. И единственном правильным выбором по Быкову является смерть. Потому что жизнь — это всегда компромисс, всегда покупка. У него такой был мрачный самурайский взгляд на все. А попытки выжить, как Сотникове, да у Рыбака в «Сотникове», обрекают на предательство.
Для Быкова ключевое желание, ключевое стремление — это стремление именно отдать жизнь как можно быстрее, потому что все остальное приводит к компромиссу и продаже, предательству. Сама жизнь уже становится предательством по Быкову. У него да, был такой радикальный страшный взгляд на вещи, при этом он ненавидел советскую военную пропаганду, которого проклинала любого просто за желание жить. Для него желание жить было совершенно естественно и неотменимо. Но если встает такая проблема, то он советует по-самурайски выбирать смерть всегда. Именно поэтому женщина у него — всегда носитель героического начала, такого отчаянного. Мне кажется, что и в «Знаке беды» содержатся очень глубокие обобщения, что советская власть изначально была настроена на войну и не видела никакого другого искупления, кроме войны, сколь ни ужасно это звучит.
Для меня ключевая повесть Быкова — это «Облава», потому что вообще жизнь для него — это облава. Как у Цветаевой сказано: «Жизнь — еврейский погром еврейский квартал…». Вот точно так же для Быкова жизнь — это облава на маленький партизанский отряд, в котором и жить надо, как в маленьком партизанском отряде. Понимаете (вот интересная тема), в 70-е годы каждый большой писатель предлагал для интеллигенции свой модус операнди, свою метафору правильного образа жизни. Искандер, скажем, предлагал модель малого народа, который сплочен, трудолюбив, для которого священна тема дома. И вот интеллигенции надо учиться у малого народа, надо самим стать малым народом. Не химерой в гумилевском смысле, а сплоченным, традиционным, чуждым всякому предательству отрядом одиночек. Вот Василь Быков предлагал метафору облавы: мы живем в непрерывной облаве и нам надо понять, что мы умрем все равно, никто не спасется. Как у него в одном из замечательных рассказов — речь идет уже о бизнесменах 90-х годов — предателя убивают сначала, а тех, кого он предал, потом, но никто не спасается. Вот по Быкову жизнь — это ситуация облавы, где не спасешься.
Ну и третий пласт — это тексты о современности, такие, как повесть «Афганец». Мне кажется, что они не хуже, не слабее военных его вещей. Мне кажется, что он свою современность не дописал. Потому что может быть, ему казалось, что на военном материале ему проще будет проводить вот эту самурайскую этику. И проводить свои мысли на военном материале, может быть, ему казалось, что будет проще. На самом деле, слишком ужасна была цензура советская, которая ещё национальным авторам чуть больше позволяла. Но по большому счету, если бы Быков со своей мерой правдивости, честности, экзистенциального отчаяния взялся за современность (там у него есть несколько эпизодов в «Мертвым не больно»), то он бы стал автором неподцензурным, автором самиздатским. А поскольку он хотел печататься, для него это было важно, это был его способ диалога с читателем, он выбрал тему военную. А так-то он писатель не военный.
