Василь Быков был великим писателем. Творчество его довольно отчётливо делится на три этапа. Первый — это ранняя военная проза: «Круглянский мост», «Мёртвым не больно». Это тексты, в которых уже есть его главная нота, мысль о том, что на войне надо оставаться человеком и что в Великой Отечественной войне слишком многие радостно и готовно скурвились. Одни выслуживались перед начальством, другие с колоссальной готовностью без всякой необходимости посылали людей на смерть. Вот «Мёртвым не больно» об этом. Там сцена, когда посылают людей разминировать минное поле. Это невероятной силы документ! Там герой, собственно, ногу и теряет. Невероятной силы документ. А женщина-то гибнет там — вот эта, которая единственный, кстати говоря, голос протеста, который раздаётся. И опять он исходит от женщины.
Надо сказать, что Василь Владимирович вообще считал главным пороком Великой Отечественной войны абсолютно нерасчётливое, во многих отношениях садическое, иногда просто равнодушное отношение к человеческому материалу. Людей гнали на эту войну. И часть из них была героями, патриотами, добровольцами и так далее, а огромная часть, тем не менее, была расходным материалом. И вот об этом Быков первым заговорил. Поэтому когда он напечатал «Мёртвым не больно» у Твардовского, он её потом нигде не сумел переиздать.
У Быкова была одна боль, о которой он всё время со всеми говорил. Он и со мной вышел на эту тему. Он постоянно каялся в этом. Он думал, знал, что его будут печатать только в «Новом мире», поэтому после ухода Твардовского он не забрал оттуда «Сотникова». А надо было забрать. Но он понимал, что кроме «Нового мира», «Сотникова» нигде и никогда не напечатают. Поэтому он это напечатал, а Твардовский говорил, что Быков дрогнул. Но потом они примирились, незадолго до смерти Твардовского. А с Быковым нельзя было поссориться, потому что, понимаете, он был очень чистый человек, один из самых чистых людей, кого я видел. И он в «Сотникове» действительно сказал ту правду о войне, которую до него не говорили. И это уже повесть второго этапа, второго периода — периода партизанского.
У него же, понимаете, были вещи о войне более или менее традиционные — такие как, например, «Его батальон», который Веллер считает лучшей военной прозой, вообще когда-либо написанной. И я с ним солидарен, потому что, понимаете, в ней очень мало профессиональных деталей, о войне рассказывающих; она говорит читателю не о войне генеральской, не о войне журналистской, а о войне среднего офицерского состава, о командире батальона, майоре (Волошин там его фамилия), который пытается сохранить людей любой ценой.
Это в некотором смысле… Вот все говорят: «А где положительный герой?» Это положительный герой, живой человек, абсолютно живой. Но вокруг него оживают люди. Они вокруг него хотят воевать. Он не насилует их, он не насилует их волю. Он вникает в их нужды, он знает всех в своём батальоне. Он может возразить комполка, когда тот ему хамит и требует решительных действий. Это, конечно, рядовой великой войны.
Но при всём при этом он не считает войну оправданием для своей некомпетентности и своей трусости перед начальством. Он начальства не боится. Он один из тех немногих (любимая мысль Быкова), кто боится немца, и даже его не боится, а ненавидит, а начальства не боится. Он боится презрения своих людей. Вот это для него очень важно. Там правильно, замечательно пишет Быков, что смерть на войне буднична; вопрос не в том, умрёшь ты или нет, вопрос в том, как ты умрёшь и что после этого о тебе скажут. Вот он — человек, в котором совесть сильнее любого страха. Страх перед собственной совестью для него самое главное.
И вот трилогия, образующая эту тему — «Мёртвым не больно», «Его батальон» и в огромной степени, конечно, «Обелиск» про Алеся Мороза, учителя сельского,— это для него любимые герои — человек, который боится своей совести больше, чем начальства и больше, чем врага.
Второй период его творчества — это партизанские повести. Быков сам воевал в действующей армии, и воевал, кстати, героически, у него военных наград было огромное количество. И действительно ему не в чем было себя упрекнуть. Но партизанского опыта он не имел. Почему он обращается к партизанской войне? Не только потому, что он жил в Белоруссии, в партизанской республике.
Он, кстати, разрушал очень многие мифы о Белоруссии. Он доказывал, что и Хатынь во многом была следствием действия партизан. Ведь Хатынь сожгли потому, что в тех краях убили любимого гитлеровского офицера, чемпиона по бегу (сейчас фамилию не помню), и вот местью за него была сожжённая деревня. Иногда — писал он, причём писал откровенно, и за это его тоже потравливали,— иногда местью за партизанские действия было уничтожение целых деревень, иногда выжигание этих деревень, иногда массовые расстрелы. Это были провокации такие. И хотя партизаны не могли бездействовать, но они ведь совершенно не думали о том, каковы будут последствия этих действий для мирных жителей. Он говорил, что только в нескольких югославских романах о югославских партизанах этот вопрос был поставлен, а в советской литературе его поставить было нельзя. И это был ещё один повод к травле Быкова как писателя.
Но почему он взялся за партизанскую тематику? Потому что на войне выбора нет. В действующей армии ты выполняешь приказ, там с тебя действительно снимается часть ответственности. А партизанская война — это пространство экзистенциального выбора, абсолютно свободного. Каждый решает за себя. И у командира ответственность личная, и у его подчинённых ответственность личная. А поскольку действия чаще всего совершаются небольшими группами, иногда двумя, а иногда даже просто одним человеком, то он отвечает только перед собой.
Так вот, эта экзистенциальная пограничная ситуация на войне, которая вообще создаёт экстремумы, она для Быкова была главной темой. И в этом смысле, конечно, его партизанские повести, в особенности «Пойти и не вернуться», «Дожить до рассвета» и «Сотников» — это главные книги о войне, которые были в России написаны. Так мне кажется.
Я не говорю сейчас о том, что Быков вообще очень хорошо писал, писал кристально ясным русским языком. Писал он по-белорусски, потом переводил. Язык его отличается замечательной выпуклостью, прозрачностью и простотой. Он пишет иногда очень лаконично, очень, я бы сказал, эскизно, но тем не менее всё у него видно. Это потому, что он имеет отношение к визуальному искусству — он же скульптор по первому образованию, и у него всё очень пластично и выпукло. Но, конечно, главное — это вот та экзистенциальная проблематика, которую он ставит.
Он две главные вещи, на мой взгляд, сказал. Во-первых, то, что интеллигент на войне более полезен, нежели человек малообразованный и много думающий только о личном выживании. В этом смысле «Сотников» — революционное произведение. Потому что все привыкли думать: интеллигент на войне — это обычно рохля, он не умеет воевать, он не имеет навыков никаких, он вечно стирает ноги портянками, он думает только о самосохранении.
Гнилая эта традиция восходит, знаете, к Фадееву, к фадеевскому «Разгрому», где Мечик плохой именно потому, что он интеллигент, потому, что он слишком дорожит своей жизнью, потому, что он трус. А Быков доказывает: на войне побеждает мотивированный человек, он не предаёт. Вот Рыбак не мотивирован, для него главное — выжить. А Сотников — это человек, который действительно боится своей совести больше, чем смерти. И в результате Сотников умирает героем, а Рыбак переходит на сторону немцев. Хотя как раз Рыбак — он представитель массы советской, он массовый советский герой, нормальный, обычный. Мы когда читаем эту вещь, мы поначалу думаем: «Какой умелый солдат Рыбак! Какой плохой солдат Сотников!» Да, Сотников — он болен ещё. И он, конечно, обуза для Рыбака. А почему он пошёл вообще на это задание вместе с ним, ведь он болен? А пошёл потому, что стыдно ему. Понимаете, вот он, может быть, и погубил их из-за своей болезни. Там тоже есть такая мысль.
Но при этом главная правота Быкова в том, что на войне интеллигент мотивирован лучше. И вечная попытка представить его рохлей и трусом, защитником своей уникальной жизни — это великая ложь. Потому что только человек, наделённый личностью, личной совестью и личной ответственностью, способен делать чудеса.
А второе, что сказал Быков,— это ещё более значимое. Я думаю, что, кстати, только поэтому его проза и печаталась — что она была военная, а военная тема для России уже тогда была сакральной. Иначе бы, конечно, его зацензурировали ещё на стадии зародыша. На самом деле он писал об очень простых вещах — о том, что экзистенциальная ответственность учит нас выполнять своё дело вне зависимости от результата. И по-настоящему (как, кстати, это замечательно сформулировал уже человек моего поколения — Павел Мейлахс в Петербурге) только то и есть подвиг, что бессмысленно. Вот «Пойти и не вернуться» — это история о бесполезном подвиге, а «Дожить до рассвета» — это история о подвиге, о котором никто не узнает. И, может быть, тебя оклеветают потом. Но тем не менее ты должен это совершить — не ради кого-то, а ради себя.
Вот эта экзистенциальная ответственность, которая, как мне кажется, даже выше религиозной, потому что Быков был атеистом, она в его повестях дана очень пронзительно. И кстати, всегда именно самый слабый герой оказывается настоящим победителем. В этом смысле Быков, конечно, совершил выдающееся художественное открытие.
И я не говорю уже о том, что в «Его батальоне» вот этот образцовый человек, которого можно сравнить, пожалуй, только с героем «Хвалы и славы» Грэма Грина, вот этот такой действительно почти религиозный, без Бога, абсолютный святой Волошин — он именно тем и прекрасен, что он соотносит себя не с законами, не с уставами, не с начальством, а с человеческой совестью, со своим пониманием дела. И ему симпатичны люди в его батальоне, он даже труса прощает. Там Кабанов [Кабаков] ему говорит: «Я боюсь, я кашляну,— это такая реминисценция из «Сотникова», конечно,— я всех выдам, я не могу пойти». Но он смотрит в его глаза и видит, что там плещется страх, и говорит: «Оставьте его, пусть не ходит. За него взводный пойдёт».— «Как, почему? Это каждый солдат будет откашивать от задания?» — «Нет, он должен отсидеться. Нельзя». Почему? Потому что не надо требовать от других невозможного. Там же всё время про Маркина, этого лейтенанта, он всё время говорит: «Не надо требовать от людей невозможного. От себя только мы можем требовать».
И в этой бессмысленной атаке… Бессмысленной — потому что её надо было проводить или раньше, когда ещё немцы там не окопались, не закрепились, или позже, когда дадут пополнение, но сейчас это самоубийство чистое. Но в этом бессмысленном действии, которое Волошину навязано, он продолжает думать о людях. И это чрезвычайно важно. Не случайно повесть начинается с его награждения орденом Красного Знамени, которое его почти не радует, потому что не до того, но тем не менее это для него важно. И кстати говоря, всё-таки он показывает тем самым (наградил его не кто-то, а его Быков этим наградил), он подчёркивает, что все его симпатии на стороне вот этого человека. Он его видит главным героем войны.
И понимаете, что ещё важно? По мнению Быкова, война не снимает проблем, не списывает, война их загоняет вглубь. И вот это очень важно — что война не делает героем, человек является героем обычно ещё до войны, как Алесь Мороз, этот сельский учитель, который детям читает «Войну и мир», и они всё понимают.
Третий период работы Быкова — когда он отошёл от военной тематики и написал сначала «Знак беды», принесший ему Ленинскую премию, роман (повестью он это называл) о глубокой несправедливости уже всего советского и о том, что насилие ко всем вернётся. И лучшая его вещь — «Афганец».
И особенно мне нравится у него один маленький рассказ этого периода про бизнес, про новорусских, про то, что там шофёр выдал своего начальника — и начальника застрелили, а потом застрелили и шофёра. То есть, грубо говоря, это история о том, что спасать свою жизнь бессмысленно, что надо с самого начала выбирать смерть. Это этика абсолютно самурайская. Поэтому Василь Владимирович Быков и был таким храбрым человеком, которого при всех режимах ненавидели. И поэтому из всех своих однофамильцев я его больше всех люблю и больше всего им горжусь. А если вы хотите узнать, какая бывает настоящая поэма в прозе, то читайте «Альпийскую балладу».
