Войти на сайт через
Закрыть
Илья Эренбург

В лекциях, главное

Военная литература

Видите ли, военная литература в России прошла пять этапов, и поэтому говорить о единой военной прозе, вот о стихии военной прозы как таковой, и о военной поэзии, конечно, тоже, я думаю, невозможно. Здесь, как и Советский Союз, нельзя его рассматривать монолитно. Вот один не шибко умный оппонент мне говорит: «Вы защищаете ГУЛАГ, вы защищаете лагерную самодеятельность»,— говоря о советской культуре. ГУЛАГ — это определенный период советской истории. Говорить о семидесятых, как о ГУЛАГе,— это некоторое преувеличение. Называть «лагерной самодеятельностью» великую советскую культуру шестидесятников, например, и кино оттепели — это просто значит не уважать талант, не уважать гениев. Такое…

В цитатах, главное

Согласны ли вы, что произведение Ильи Эренбурга «Буря» не воодушевляет, а оправдывает низости?

У Эренбурга был другой случай. Понимаете, что сделало «Бурю» великим романом — на мой взгляд, хотя есть разные мнения по этому поводу. Некоторые считают его романом слабым, а я считаю великим именно потому, что там главным героем с немецкой стороны сделан антрополог. Ясно, что фашизм — это антропологическая проблема. Проблема, что происходит с человеком, когда он становится на эти позиции.

Собственно, в «Буре» Эренбурга действительно воодушевляло и действительно делало большим писателем его довольно специальное отношение к немцам. Он разделял французское отношение к немцам, да еще у него дополнительно было и еврейское. Он действительно не воспринимал их как людей. Именно поэтому…

Моё антисталинское мировоззрение начало формироваться в середине 1960-х после Юрия Бондарева («Тишина» и «Двое»), Ильи Эренбурга («Люди, годы, жизнь») и тогда ещё дилогии Константина Симонова. А как у вас?

Кстати, тут ещё хороший вопрос, что многие из этих авторов потом оказались сталинистами. Ну, знаете, сейчас и Пастернака зачисляют в сталинисты за фразу: «Нами правил безумец и убийца, а теперь правит дурак и свинья» (имея в виду Хрущёва). Я могу вам объяснить, Саша, этот феномен, хотя я думаю, что вы сами его понимаете лучше меня.

В чём проблема? Эти люди соотносили себя со Сталиным и видели себя как бы вторым полюсом. По-пастернаковски говоря: «Он верит в знанье друг о друге предельно крайних двух начал». Они были предельно крайними началами. Быть противником Сталина лестно, потому что перед нами явление масштабное, враг довольно опасный — хотя бы по масштабам власти, если не по масштабам…

Как вы сравниваете столь разные тексты — «Бурю» Эренбурга и «Благоволительниц» Литтелла? Не кажется ли вам, что рассуждения Эренбурга о природе нацизма не столь глубокие в сравнении с Литтеллом? К тому же у Эренбурга отсутствует психологичность.

Насчёт психологичности не согласен. Психологичность Литтелла мне кажется, наоборот, как раз довольно-таки ходульной, довольно-таки вторичной. Я не назвал бы «Бурю» казённым и неповоротливым романом. Короткая фраза, журналистский лаконичный стиль. Мне было очень интересно читать (может, потому, что я читал как историк литературы).

Мне говорили, что сравнивать «Бурю» с Литтеллом — это всё равно, что «Жигули» сравнить с «Мерседесом». Наверное, да. «Жигули» были раньше просто, не забывайте (я имею в виду «Бурю»), эти «Жигули» появились раньше, чем Литтелл. Это смотря что вы сравниваете. Если сравнить какой-нибудь древний «Мерседес», то он сравнение с «Жигулями» выдержит. А вы…

В цитатах, упоминания

Разделял ли Булгаков взгляды Мережковского, написавшего о еврейском вопросе как о русском?

Маленькая заметка Мережковского «Еврейский вопрос как русский» была мне довольно серьезным подспорьем, когда я писал «Двести лет вместо» — такую развернутую рецензию на двухтомник Солженицына, потому что Солженицын тоже понимает еврейский вопрос как русский. Он задает себе вопрос: «Почему солидарность евреев так разительно заметна на фоне русского страстного желания топить друг друга?» И мне показалось даже, что он с какой-то болезненной завистью говорит об этой национальной солидарности, цитируя многих еврейских авторов, с ужасом замечая: «А мы друг другу хуже собак». То, что еврейский вопрос,— это некий извод вопроса русского, по-моему, совершенно очевидно.…

Как вы оцениваете «Благоволительниц» Джонатан Литтелла. Верно ли, что у русской публики они не нашли достойного отклика?

Нет, ну как? Он нашел отклик. Видите ли, он даже, мне кажется, слишком нашел отклик, потому что несколько он был преувеличен в критических суждениях. Я слышал отзывы, что это действительно гениальная книга. Во-первых, она ни минуты не документальная, потому что там есть мистические, сказочные, фантастические моменты. Лучшим, что об этой книге написано (и о её переводе, и о книге как таковой), мне представляется довольно скептическая, скажем так осторожно, скептическая статья Дмитрия Харитонова, известного молодого филолога и сына (не побоюсь этого слова) великого переводчика Владимира Харитонова. В статье харитоновской довольно подробно разобрана вторичность (и доказательно,…

Не могли бы вы провести связь между Молли Блум из романа «Улисс» и Грушенькой из «Братьев Карамазовых»?

Молли Блум – совсем не роковая женщина, вот в чем дело. Может быть, именно потому Достоевский  не любил нормальных людей, они ему скучны были. Для Достоевского надлом, надрыв необходим. А в Молли Блум где надрыв? А если Джойс недолюбливал Достоевского, так может быть, потому что чувствовал в нем нечто нечеловеческое?

Ведь в чем проблема? Джойс при всей сложности своего письма – даже в «Поминках по Финнегану» – гуманный и глубоко нормальный человек. Все эмоции, все реакции в «Улиссе» – это реакции очень физиологические, нормальные. Молли Блум, конечно, шлюховата, но она действительно любит Блума. Это совершенно не тайна. Кроме того, она просто не может отказать. Для нее это форма…

Чем отличаются стихи, написанные в виде четверостиший, от стихов, которые пишутся сплошным текстом?

Видите ли, какая штука. У Дидурова была такая строчка — «строфичная боль». Он говорит о том, что боль накатывает периодами (как он мне объяснял эту строку), и поэтому строфическая форма повторяет приливы, пароксизмы боли. Далеко не всякие стихи можно переписать в строку. Это заслуживало бы отдельного и долгого разговора. Писать стихи в строчку в России начал, насколько я помню, Льдов (Розенблюм). Во всяком случае это был такой промежуточный жанр стихотворений в прозе, но уже рифмованных. Первым регулярно и систематически начал это делать Эренбург, и у него целая книга таких стихов была в 1911 году. У Эренбурга была судьба такая — открывать новые формы, а потом их доводили до совершенства другие.…

3401
одобренная цитата
12020
цитат в базе
28.3%