Это стихотворение очень любила Слепакова и считала вершиной некрасовской любовной лирики.
О слезы женские, с придачей
Нервических, тяжелых драм!
Вы долго были мне задачей,
Я долго слепо верил вам
И много вынес мук мятежных.
Теперь я знаю наконец:
Не слабости созданий нежных, —
Вы их могущества венец.
Вернее закаленной стали
Вы поражаете сердца.
Не знаю, сколько в вас печали,
Но деспотизму нет конца!
Когда, бывало, предо мною
Зальется милая моя,
Наружно ласковость удвою,
Но внутренно озлоблен я.
Пока она дрожит и стонет,
Лукавлю праздною душой:
Язык лисит, а глаз шпионит
И открывает… Боже мой!
Зачем не мог я прежде видеть?
Ее не стоило любить,
Ее не стоит ненавидеть…
О ней не стоит говорить…
Скажи «спасибо» близорукой,
Всеукрашающей любви
И с головы ревнивой мукой
Волос седеющих не рви!
Чем ты был пьян — вином поддельным
Иль настоящим — все равно;
Жалей о том, что сном смертельным
Не усыпляет нас оно!
Кто ей теперь флакон подносит,
Застигнут сценой роковой?
Кто у нее прощения просит,
Вины не зная за собой?
Кто сам трясется в лихорадке,
Когда она к окну бежит
В преувеличенном припадке
И «ты свободен!» говорит?
Кто боязливо наблюдает,
Сосредоточен и сердит,
Как буйство нервное стихает
И переходит в аппетит?
Кто ночи трудные проводит,
Один, ревнивый и больной,
А утром с ней по лавкам бродит,
Наряд торгуя дорогой?
Кто говорит «Прекрасны оба» —
На нежный спрос: «Который взять?»
Меж тем как закипает злоба
И к черту хочется послать
Француженку с нахальным носом,
С ее коварным: «C’est joli»,
И даже милую с вопросом…
Кто молча достает рубли,
Спеша скорей покончить муку,
И, увидав себя в трюмо,
В лице твоем читает скуку
И рабства темное клеймо?..
Надо уметь так написать. В чем, собственно, штука? Некрасов, вслед за Чернышевским, которого он любил и которого ценил как социального мыслителя, видит определенную параллель между личным и политическим рабством, семейным и политическим рабством. И это касается не только эмансипации женщин, которые, конечно, не будут политически свободны, пока не получат свободы семейной. Деспотизм мужа и деспотизм власти связаны, это очевидно. Но проблема в ином: русский мужчина тоже никогда не обретет ответственности в себе.
Гениально развита эта тема в очень дельной статье «Русский человек на рандеву», где разбирается «Ася». «Каких вы хотите поступков от русского мужчины, если он не имеет политической, имущественной, нравственной свободы и независимости, если он обязан повторять предписанные мнения, если он ограничен цензурой, произволом? Если у него нет избирательного права. Как вы хотите, чтобы он делал выбор в личных отношениях? Вот у него есть выбор: взять Асю или отвергнуть ее подростковую, наивную любовь. Я-то как раз понимаю, что герой поступил совершенно правильно, потому что через некоторое время Ася полюбит совершенно другого. «Сменит не раз младая дева мечтами легкие мечты».
Хорошо, они поехали в Англию, она познакомилась с Герценом, и через год она уже Герцену говорит: «Ваша». А герой уже смял свою жизнь и бросил ей под ноги. Поэтому боюсь, что проблема рабства, о котором здесь говорит Некрасов, проблема политического рабства русского мужчины заключается в том, что не имея ответственности гражданской, не имея гражданского мужества, он ничего и дома не может противопоставить женской истерике.
О слезы женские, с придачей
Нервических, тяжелых драм!
Тут в чем проблема? В том, что герой этого стихотворения постоянно становится жертвой истерических манипуляций. Вот, допустим, у родины очередная патриотическая истерика, и она требует, чтобы вы разделяли ее патриотический восторг и не смели говорить про нее плохого слова. Это немного похоже на поведение капризной истеричной женщины, которая говорит: «Да? Ну тогда, если не будет по-моему, то не будет никак». Это, в общем, тот же слоган, что и «Нет России — нет Путина». Если ты со мной не согласен, то живи один. Так и здесь, понимаете? «Если вам не нравится — уезжайте, потому что большинству нравится». И глубокая некрасовская мысль здесь именно в том, что готовность поддаться на манипуляции, на шантаж — это такое же рабство, к сожалению, как и рабство политическое.
Для Некрасова этот опыт был очень тяжел, потому что он долгое время был мужем женщины властной, волевой, не очень-то заботящейся о своей репутации. И ему приходилось многие грехи Авдотьи Яковлевны Панаевой брать на себя. Тут не только история с огаревским наследством — история довольно темная, но видимо, все-таки, Панаева была довольно небезупречна в этой ситуации, но и многие другие. Он действительно постоянно разделял ответственность. И это действительно такая же ситуация, как с родиной, то есть безальтернативность. «Если тебе что-то во мне не нравится, ты не смеешь меня критиковать».
И я понимаю, что я очень легко на эту манипуляцию поддаюсь. Слава богу, что большую часть своей жизни я провел с женщинами другого склада. Но нельзя отрицать того, что такая тактика — слезы, истерика, нервы и давление — очень распространена.
Вообще я хочу сказать, что некрасовская лирика имеет две отличительные особенности, которых, кроме него, никто и не имел никогда, разве что Ахматова, да и та в меньшей степени. Во-первых, это лирика с отрицательным лирическим героем (простите за школьное определение), с отрицательным протагонистом. То есть это герой, который не оправдывает себя, не упивается собой, а напротив, себя бичует. Лирика похмельного отчаяния, причем «похмельного» не в смысле употребления алкоголя, а в смысле такого отчаяния в реформах, например. Для Некрасова самым большим шоком было то, что 1863–1864 год уничтожили к чертям все результаты, все достижения; все то, что он сделал в журнале.
Вторая особенность — та, что лирика у Некрасова, как правило, имеет привкус желчи и уксуса, это такая, что называется, «лирика посечь и посолить», это постоянное посыпание раны солью и поливание лимоном. Это растравление язв. Некрасовская любовная лирика очень часто дышит не столько любовью, сколько ненавистью. Здесь катулловская такая тема odi et amo, и в большинстве любовных стихотворений Некрасова есть и чувство вины перед женщиной, и чувство запоздалой, застарелой ненависти к ней, мести за многие и многие унижения.
Некрасов вообще унижения не прощает, он человек больного самолюбия, поэтому, может, и с Достоевским он был так близок. Он в письме французской любовнице, второй гражданской жене, Лафран, кажется, говорит: «Я такой сердечкин, ты можешь делать со мной все что угодно». Да, он был сентиментален, но при всем при этом он очень болезненно относился…. Правильно говорил Блок: «Страстный человек и барин — этим все сказано». Он к унижениям относился тяжело. Поэтому лирика Некрасова отличается таким уровнем страдания и, главное, запоздалым бунтом. Бунт, который ничего уже не меняет: «в лице твоем читает скуку и рабства темное клеймо». И когда мы сегодня приспосабливаемся к рабству, не думайте, пожалуйста, что это пройдет бесследно. Это осядет в крови и станет большой проблемой. Как у Шендеровича сказано: «Тухлый кубик рабства навсегда растворился в крови». Поэтому нельзя быть рабом в любви, в любви надо быть свободным.
