Я бы первым среди них всё-таки назвал, конечно, Случевского как наиболее значительное явление — подчеркиваю, наиболее значительное явление — в поэзии конца века.
Понимаете, это тоже вопрос довольно непростой. Потому что в это время существовал Иннокентий Анненский — поэт, безусловно, гениальный, из которого вышла вся русская поэзия XX столетия. В нем есть всё. Как говорила Ахматова, «в нем есть даже Хлебников», цитируя некоторые его почти заумные стихи. Был Фофанов, был Надсон, был упомянутый Случевский, был поздний Фет. Были большие поэты — безусловно, большие — которым эта сугубо прозаическая, зловонная, страшно пошлая эпоха не дала развернуться и осуществится.
О страшной пошлости 80-90-х годов писали и Ахматова, и Мандельштам, и Маяковский (кстати, в своей статье «Два Чехова»). Это было время, конечно, более благоприятное для прозы, но в целом для жизни неблагоприятное. Понимаете, время предельно пошлое. Время абсолютной деградации всех нравственных принципов.
Это время подготовило Октябрьскую революцию в гораздо большей степени. А уж 1905 год просто прямо из него вытекает. Это время александровское — то самое время (Царь-глыба), которое так нравится Владимиру Путину и его присным. Это время, которое они пытаются в каком-то смысле вернуть. Именно это время привело и к моде на декаданс, и к моде на самоубийства, и к чудовищному растлению читателя, да, в общем, и гражданина.
Это действительно было очень гибельное время. Трудно назвать поэта, который мог бы в эту эпоху сформироваться. Немножко начало веять свежим воздухом в начале XX века, и сразу всё предчувствовавший Блок, начиная с 1903 года, пишет шедевры.
А так, в принципе, Коневской — человек, безусловно, очень одаренный. Александр Михайлович Добролюбов (АМД) — человек не менее одаренный, хотя, наверное, не столько поэтически, сколько организационно и мистически, как ни странно. Секта Кондратия Поливанова, которая в это время процветала.
Вообще время такое сектантское. Это, знаете, немножко всё-таки уход в безумие. И отсюда алкоголизм Фофанова, отсюда вечная депрессия Надсона — кстати, не такого уж плохого поэта. Во всяком случае, оказавшего свое влияние. Ну и, конечно, ранняя смерть и хроническая депрессия Анненского.
Страшное дело. Уж кому не позавидуешь, так это людям 90-х годов. Когда перечитываешь у Анненского «Мою тоску», то всё про это время понимаешь, хотя она и написана 10 лет спустя. Но это неизбывная тоска всего этого страшного поколения. И в этом смысле миссия этих людей была зажечь свой факел и как-то его спасти в атмосфере, где кислорода очень мало. Кстати, и Бальмонт начинал тогда же. Я думаю, что надлом, который в нем чувствовался всегда, был из-за этой эпохи гниения.
Мы недооцениваем степени разложения, растления этой эпохи. В общем, для того, чтобы ее понять, надо читать в большей степени Савинкова и Степняка-Кравчинского. Наверное, так. Мне хотелось бы так думать. Потому что «Подпольная Россия» Степняка-Кравчинского — это тоже патология. Это тоже патологическая реакция. Но общество, отказавшееся от эволюции, начинает пестовать в недрах своих революцию, как это ни печально, как ни трагично.
Здесь же и К. Льдов, который на самом деле Розенблюм. Кстати говоря, довольно интересный поэт с интересными поисками. Кстати, один из любимых поэтов Льва Лосева, который написал о нем такое замечательное стихотворение.