Войти на БыковФМ через
Закрыть

Что вы думаете о технике «поток сознания», которой пользовался Павел Улитин?

Дмитрий Быков
>100

Это не совсем поток сознания, это так называемое «автоматическое письмо», которое фиксирует не столько поток сознания; поток сознания — это все-таки художественная техника. Нет, здесь как раз попытка зафиксировать все мысли, приходящие в голову, а не только мысли на конкретную тему, как скажем, это происходит в последней главе «Улисса» (в монологе Молли) или как это происходит у Анны Карениной, когда она едет на станцию. Там есть какие-то случайные вкрапления. Самый убедительный пример потока сознания в советской литературе — внутренний монолог Алехина в «В августе сорок четвертого», когда он одновременно думает о дочери, которая больна ревматизмом, о знаках препинания в документе, который он читает, и об особых приметах Мищенко,— три слоя его внутренней речи.

Улитин же пытается одновременно зафиксировать и цитаты, и то, что он одновременно слышит по телевизору, по радио, и его воспоминания. Это именно автоматическое письмо — попытка писать все, что приходит в голову, но при этом ход мысли можно восстановить с помощью комментариев. Другое дело, что это приходится делать по ничтожным обмолвкам, но это очень интересно. И по жанру очень интересно, интересно следить за ходом мысли. Мне Улитин всегда казался одним из крупнейших прозаиков своего времени, во всяком случае, я его читаю с неизменным восторгом, и с каким-то тайным преклонением, потому что вот вам ситуация полного безвременья, полного одиночества, заведомого непечатания. И отсидеть он успел, и в ИФЛИ поучиться, где тоже он был абсолютным одиночкой. Мне кажется, он такая же экзотическая личность, как Белинков, из великих довоенных мальчиков, которые однако никакой литературной судьбы не имели или имели трагическую.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему так мало романов вроде «Квартала» с нетипичной литературной техникой?

Понимаете, это связано как-то с движением жизни вообще. Сейчас очень мало нетипичных литературных техник. Все играют как-то на одному струне. «У меня одна струна, а вокруг одна страна». Все-таки как-то возникает ощущение застоя. Или в столах лежат шедевры, в том числе и о войне, либо просто люди боятся их писать. Потому что без переосмысления, без называния каких-то вещей своими именами не может быть и художественной новизны. Я думаю, что какие-то нестандартные литературные техники в основном пойдут в направлении Павла Улитина, то есть автоматического письма, потока мысли. А потом, может быть, есть такая страшная реальность, что вокруг нее боязно возводить такие сложные…

Что такое техника спонтанной прозы — попытка транспонировать литературу в джазовый стиль, эпатирование общественности или отсутствие чувства меры?

Не думаю, что там было какое-то сознательное эпатирование, да и вообще они были серьезные ребята — и Керуак, и Лири, и вообще битники, они играли со смертью, поэтому уж какое там эпатирование. Чувство меры вообще художнику не обязательно. А что такое джазовый стиль в литературе — ну, наверное, какое-то сходство здесь есть, хотя романы эпохи джаза как раз были гораздо строже организованы, и настоящий джаз тоже математически строг. Мне кажется, что если осветить как-то стиль Керуака, то это даже не техника спонтанного письма, это попытка синтетического жанра, синтеза многих жанров — дневник, фрагмент.

Техника спонтанной прозы — это Павел Улитин. Вот если вы его не читали — это ифлиец,…

Есть ли хорошая литература, использующая техники «поток сознания» и «автоматическое письмо» для передачи более глубокого содержания?

Наиболее удачные работы в этом жанре — это то, что делал Павел Улитин. Книга «Четыре кварка» относительно доступна, и вы сможете ознакомиться. Да и «Слово о рыбе», у него этого много. Ход его мыслей, в принципе, можно реконструировать, хотя это очень точечный, такой интеллектуальный пуантилизм. Это интересно очень читать. Евгений Харитонов, безусловно, который нравится мне даже больше Павла Улитина, потому что у него как-то это даже смешнее сделано. Нет, мне кажется, что Харитонов — это настоящая проза. Улитин — надо просто много знать, чтобы понимать, о чем он пишет, но тот, кто знает, как-то… Марксон, безусловно, и не только «Любовница Витгентшейна», но и так называемый «Последний роман».

Согласны ли вы, что роман «Голубое сало» Владимира Сорокина способен вызвать смешанные чувства — от ужаса до смеха? Что это было? Что почитать после этого?

Из того же Сорокина я бы рекомендовал «Метель», как наиболее удачное из его поздних произведений. Вот уж где трип настоящий. «Голубое сало» как раз мне не кажется художественной удачей, там слишком разнородная художественная ткань. Это, в общем, как и «Норма», сборник рассказов. И они пригнаны друг к другу довольно механистически. Другое дело, что там есть отличные куски. Но, понимаете, под Платонова стилизоваться не трудно, а под Толстого у него не получается, это труднее, это более глубокая задача. Но в целом сами образы этих клоунов получились и страшные, и грустные, и бесконечно жалкие. И сама метафора «голубого сала» — этого вещества, которое выделяется у читателя в процессе творчества, она…

О сверхлитературе

Я предпочитаю рассмотреть две тенденции сразу. Одна тенденция — Шаламов — то есть тенденция художественного преображения реальности всё-таки. И случай Адамовича, потому что, конечно, всё, что делает Светлана Алексиевич,— это продолжение традиции Алеся Адамовича. И я абсолютно уверен, что если бы он дожил, Нобелевскую премию, конечно, получил бы он (не потому, что она хуже, а потому что он раньше).

Кошмары XX века породили вечный вопрос, задаваемый Теодором Адорно: «Не подлость ли, не низость ли писать стихи после Освенцима?» «И какого качества должны быть эти стихи после Освенцима?» — добавим мы от себя. На мой взгляд, есть три пути решения этой проблемы, пути…

Военная литература

Видите ли, военная литература в России прошла пять этапов, и поэтому говорить о единой военной прозе, вот о стихии военной прозы как таковой, и о военной поэзии, конечно, тоже, я думаю, невозможно. Здесь, как и Советский Союз, нельзя его рассматривать монолитно. Вот один не шибко умный оппонент мне говорит: «Вы защищаете ГУЛАГ, вы защищаете лагерную самодеятельность»,— говоря о советской культуре. ГУЛАГ — это определенный период советской истории. Говорить о семидесятых, как о ГУЛАГе,— это некоторое преувеличение. Называть «лагерной самодеятельностью» великую советскую культуру шестидесятников, например, и кино оттепели — это просто значит не уважать талант, не уважать гениев. Такое…

Почему роман «Что делать?» Николая Чернышевского исключили из школьной программы?

Да потому что систем обладает не мозговым, а каким-то спинномозговым, на уровне инстинкта, чутьем на все опасное. «Что делать?» — это роман на очень простую тему. Он о том, что, пока в русской семье царит патриархальность, патриархат, в русской политической жизни не будет свободы. Вот и все, об этом роман. И он поэтому Ленина «глубоко перепахал».

Русская семья, где чувство собственника преобладает над уважением к женщине, над достоинствами ее,— да, наверное, это утопия — избавиться от чувства ревности. Но тем не менее, все семьи русских модернистов (Маяковского, Ленина, Гиппиус-Мережковского-Философова) на этом строились. Это была попытка разрушить патриархальную семью и через это…

Если ли произведения в мировой литературе, которые вызвали волну самоубийств, как это было с романом «Страдания юного Вертера» Иоганна Гёте в Германии?

Слушайте, сколько угодно! Например, после «Бедной Лизы»:

Под камнем сим лежит Эрастова невеста:

Топитесь, девушки, в пруду довольно места.

То, что волна женских самоубийств на почве несчастной любви, причем не  только среди простолюдинок (простолюдинки не читали Карамзина), вполне себе имело место. Более того, многие волны суицидов и вообще такого жизнестроительства в подражание литературе очень характерно для Серебряного века. Сколько народу – и об этом Леонид Мартынов пишет в «Воздушных фрегатах» – перестрелялось после самоубийства Отто Вейнингера. Насчет литературных героев – тоже  бывало. Анна Каренина не вызвала такой…