Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Согласны ли вы, что роман «Голубое сало» Владимира Сорокина способен вызвать смешанные чувства — от ужаса до смеха? Что это было? Что почитать после этого?

Дмитрий Быков
>250

Из того же Сорокина я бы рекомендовал «Метель», как наиболее удачное из его поздних произведений. Вот уж где трип настоящий. «Голубое сало» как раз мне не кажется художественной удачей, там слишком разнородная художественная ткань. Это, в общем, как и «Норма», сборник рассказов. И они пригнаны друг к другу довольно механистически. Другое дело, что там есть отличные куски. Но, понимаете, под Платонова стилизоваться не трудно, а под Толстого у него не получается, это труднее, это более глубокая задача. Но в целом сами образы этих клоунов получились и страшные, и грустные, и бесконечно жалкие. И сама метафора «голубого сала» — этого вещества, которое выделяется у читателя в процессе творчества, она представляется мне очень удачной метафорой. Просто очень грустной, потому что получается, что писатель — это довольно жалкое существо, но и трогательное бесконечно. И из этого «голубого сала» шьет себе одежду в результате стильный и новый человек, который, конечно, и гроша ломаного не стоит. Там много таких замечательных находок, но, если вам уж так сильно понравилось «Голубое сало», почитайте роман «Роман». Он, мне кажется, более удачен, хотя тоже… Во всяком случае, у вас будет ощущение трипа — «что это было?»

Попробуйте, знаете, еще чего? Павел Улитин очень хорошо. Это, конечно, совсем другая проза, но эксперимент, который он ставит над собственным и читательским сознанием, очень интересен. Вот Павел Улитин для меня — это довольно серьезное потрясение.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Что вы думаете об Олафе Стэплдоне? Справедливо ли утверждение, что этот последовательный материалист всю жизнь пытался написать своеобразный Сверхновый Завет?

Стэплдон, во-первых, всё-таки был не совсем материалистом. Он считал себя сторонником теории эволюции, но подходил к этой теории, прямо скажем, абсолютно безумным образом. Стэплдон — это такой довольный видный британский мыслитель и романист, которого ставили рядом с Уэллсом. Уэллс его очень высоко оценил. Но так случилось, что действительно массовая культура его никогда не принимала.

Я никогда не читал (хотя я знаю, про что там — то есть я пролиставал) его наиболее известных романов. Вот эта книжка «Последние и первые люди», «Last and First Men» — там человек, живущий на Нептуне, принадлежащий к 18-му поколению человеческой цивилизации, рассказывает судьбу этих поколений. Это очень…

Почему так мало романов вроде «Квартала» с нетипичной литературной техникой?

Понимаете, это связано как-то с движением жизни вообще. Сейчас очень мало нетипичных литературных техник. Все играют как-то на одному струне. «У меня одна струна, а вокруг одна страна». Все-таки как-то возникает ощущение застоя. Или в столах лежат шедевры, в том числе и о войне, либо просто люди боятся их писать. Потому что без переосмысления, без называния каких-то вещей своими именами не может быть и художественной новизны. Я думаю, что какие-то нестандартные литературные техники в основном пойдут в направлении Павла Улитина, то есть автоматического письма, потока мысли. А потом, может быть, есть такая страшная реальность, что вокруг нее боязно возводить такие сложные…

Что такое техника спонтанной прозы — попытка транспонировать литературу в джазовый стиль, эпатирование общественности или отсутствие чувства меры?

Не думаю, что там было какое-то сознательное эпатирование, да и вообще они были серьезные ребята — и Керуак, и Лири, и вообще битники, они играли со смертью, поэтому уж какое там эпатирование. Чувство меры вообще художнику не обязательно. А что такое джазовый стиль в литературе — ну, наверное, какое-то сходство здесь есть, хотя романы эпохи джаза как раз были гораздо строже организованы, и настоящий джаз тоже математически строг. Мне кажется, что если осветить как-то стиль Керуака, то это даже не техника спонтанного письма, это попытка синтетического жанра, синтеза многих жанров — дневник, фрагмент.

Техника спонтанной прозы — это Павел Улитин. Вот если вы его не читали — это ифлиец,…

Какое у вас впечатление осталось от «Ледяной трилогии» Владимира Сорокина?

Что касается «Ледяной трилогии» в целом. Мне она представляется крайне эклектичной. И в каком-то смысле это, понимаете, отход назад на позиции такой довольно наивной фэнтези. Я не буду углубляться в эту Теорию мирового льда и вообще в фабулы этого произведения — прежде всего потому, что меня это художественно не убеждает. Мне кажется, что Сорокин — гениальный деконструктор чужих сочинений и, к сожалению, довольно наивный строитель собственных фантазий, вторичных по отношению даже к фантастике семидесятых годов.

Что касается какого-то нового слова в нем, которое, безусловно, было, мне показалось, что оно есть в «Метели». В «Метели» есть новая интонация, такая неожиданно не…

Чьи реинкарнации Борис Акунин, Алексей Иванов, Виктор Пелевин и Владимир Сорокин?

У меня есть догадки. Но о том, что близко, мы лучше умолчим.

Ходить бывает склизко
По камушкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.

Пелевин очень близок к Гоголю — во всяком случае, по главным чертам своего дарования — но инкарнацией его не является. Дело в том, что, понимаете, постсоветская история — она, рискну сказать, в некотором отношении и пострусская. Как правильно сказал тот же Пелевин, вишневый сад выжил в морозах Колымы, но задохнулся, когда не стало кислорода. Вообще в постсоветских временах, он правильно писал, вишня здесь вообще больше не будет расти.

Он правильно почувствовал, что советское было каким-то больным изводом…

Как вы относитесь к рассказам Владимира Сорокина «Фиолетовые лебеди» и «Белый квадрат»?

Ну, «Белый квадрат» — это очень интересный литературный эксперимент, рассказ с параллельной звуковой дорожкой, замечательная история, такая пародия на телепередачу современную, очень точная. Но видите, какое дело? Сорокин был блестящим совершенно пародистом и при этом блестящим прогнозистом, таким экстраполятором, точно прогнозирующим продолжение русской истории. Ну а сейчас она вступила в фазу такого абсурда (это, в общем, принципиальная новизна), что переиродить этого ирода Сорокин уже не способен. «Фиолетовые лебеди» — это уже не пародия, не сатира, не гипербола, а это иллюстрация, иллюстрация к тому, что сейчас происходит в России. Он довольно точно предсказал вот этот весь…

Изменилось ли у вас отношение к героям из вашей книги «Вместо жизни» спустя 20 лет?

К Сокурову изменилось точно, но это потому, что Сокуров снял несколько великих фильмов после нескольких, на мой взгляд, довольно манерных. Я понимаю, что Сокуров – не моя эстетика, но всей своей жизнью и всем своим поведением он показал, что он очень серьезный художник, готовый платить жизнью за свои взгляды и за право снимать, что он хочет. Сокуров оказался серьезнее, чем я предполагал, он оказался талантливее. Он снял несколько фильмов (прежде всего, «Солнце», «Русский ковчег», наверное, и «Фауст», хотя пафос его мне не нравится – пафос фильма, в котором Фауст еще хуже Мефистофеля), которые мне очень понравились, в отличие, скажем, от «Спаси и сохрани», которое мне не понравилось…

Большой ли автор Владимир Сорокин? Как вы оцениваете его книгу «Наследие»?

Сорокин, безусловно, большой автор, причем не благодаря своим очень талантливым и очень смешным пародиям на соцреализм, не благодаря своим стилизациям под Платонова и Толстого, которые ему не очень хорошо удаются, а благодаря своим иррациональным фантастическим рассказам – таким, как «Красная пирамида», «Черная лошадь с белым глазом», «Фиолетовые лебеди». При этом он очень точный социальный диагност и прогнозист. Но для того, чтобы написать «День опричника», не надо быть великим писателем. Достаточно посмотреть, что делается и прочитать «Князя Серебряного». Последнюю точку в разговоре о современном авторе ставить нельзя, но он первоклассный писатель. Лучшей из его вещей мне кажется…