Я не видел пока спектакля, роман мне нравится. Роман мне кажется замечательной реализацией метафоры, как часто бывает у Сорокина: когда советский человек должен есть дерьмо для того, чтобы не отрываться от его. И малая примесь дерьма должна быть и в самом утонченном блюде советском, в том ли, что жарит любовница другу своему, в том ли, что шахматисты едят. Вот если они норму не съедят, они не будут советскими. Вот это такая обязательная примесь к любой еде и любому занятию. Я очень люблю «Норму», это хороший роман. Не говоря уже о том, что «Падёж» — это лучший рассказ Владимира Сорокина, а он туда включен, конечно. Тем более, кстати, говорят, что Евгений Стычкин совершенно потрясающе читает там письма…

Когда-то мне Кабаков сказал: «Русской литературе для того, чтобы угадать будущее, достаточно его экстраполировать, потому что всё идёт по прямой, очень предсказуемой линии». Они разные по манере, конечно, но очень сходные по эсхатологическим предчувствиям. Я люблю повторять фразу Новикова: «В девяностые годы над каждым издательством следовало вешать табличку «С антиутопиями вход запрещён»»,— воспретить это дело, немножко этого стало многовато.

Ну а проза двадцатых годов — тоже, господи помилуй, сколько одинаковых вещей. И вы сравните, кстати говоря, Маяковского и Замятина. Маяковский, конечно, не читал Замятина, тем более что «Мы» тогда по-русски не был издан (ну, может быть,…

Я вообще сторонник того, что всякого писателя надо читать хронологически. «Тридцатая любовь Марины», «Норма». Во всяком случае не с «Сердец четырех», потому что к «Сердцам четырех» надо быть внутренне подготовленным. «Первый субботник», хотя там тоже рассказы крайне неоднородные — есть абсолютно гениальные, а есть совершенно проходные. Но это нормально для сборника советского писателя. Конечно, «Роман» тоже хорош для начала, но не знаю. Скорее, мне кажется, «Норма», особенно знаменитая переписка с Мартином Алексеевичем.

У Сорокина есть серьезная травма. У него их много, и главной травмой было его советское детство. Он много повидал в жизни тяжелого и страшного. Это касается и советского школьного воспитания, и диссидентства, и обысков, и арестов. Не забывайте, что первая сцена в «Норме» написана на личном опыте.

Сорокин был запрещенным писателем. Потом Сорокина травили уже «Идущие вместе», потом Сорокина травили пришедшие им на смену, разнообразные приползшие. Сорокина и действительность травмирует. Он человек чуткий и, как все чуткие люди, он эмпатичен и реагирует на мир достаточно болезненно.

Вообще, понимаете, разговоры о том, кто что страшного видел… Один человек побывал в концлагере и…

Ну уж, конечно, Пелевина — я думаю, обязательно. Петрушевскую — конечно. Токареву — конечно. Мне интересно было бы говорить о 70-х годах, но это уже далеко не современники, это уже «утонувшая Атлантида». А вот литература 90-х — от неё очень мало осталось. Но в любом случае мне кажется, что некоторые рассказы Сорокина из «Нормы» (особенно, конечно, «Падёж») достойны изучения — именно потому, что это очень забавная и при этом страшная трансформация принципов соцреализма, очень наглядные тексты. Ну, как любая пародия, но здесь это очень качественная пародия. Я думаю, что имело бы смысл почитать Ксению Букшу, в частности «Алёнку-партизанку». Из стихов? Трудно мне сказать. Во всяком случае, поздний…