Это вот не тот случай, когда представляется или не представляется. Мнение, дискуссии — это всегда хорошо, в сети тоже обсуждается эта проблема. Но есть вопрос конкретного знания, этот вопрос в набоковедении довольно подробно освещен. Вот вам Одоевцева представляется мелковатой фигурой. Знаете ли вы историю отношений Набокова с Одоевцевой, историю её инскрипта «Спасибо за «Короля, даму и валета»» на её книге «Изольда», главную героиню которой зовут Лиза? Известно ли вам, что мужа Ирины Одоевцевой звали Георгий Иванов? «И шепчу я имя Георгий, золотое имя твое»,— прямое совершенно указание. Известно ли вам, что Георгий Иванов написал о Набокове статью, в которой назвал его кухаркиным сыном, и Набоков хотел его вызвать на дуэль, и чудом эта, значит, история уладилась? Что Набоков начинал с довольно лестных оценок творчества Георгия Иванова, каковые оценки отображены в его недавно опубликованной переписке с Берберовой и Ходасевичем? Потом он резко изменил свое мнение. Наверное, личные мотивы сыграли тут некую роль. И кстати говоря, сыграла свою роль и попытка Одоевцевой навязать ему дружескую близость. Этот фамильярный инскрипт его взбесил, роман он разругал. Разругал, я думаю, чисто по-мужски обидчиво и как-то очень неуважительно. Хотя главную героиню там как раз звали Лиза, и она как раз такого нимфеточного возраста и склада. Но в ответ на это Иванов обиделся и начал прямую травлю Набокова. Они были влиятельными людьми в эмиграции. Эмиграция вся была небольшое болотце, но журнал «Числа», кружок «Зеленая лампа», «Парижская нота», кружок Гиппиус,— все эти люди, чьих имен мы сегодня, может, и не вспомним, кроме Поплавского, они задавали тон и стиль в критике парижской. И Набоков, естественно, был жертвой этой критики и обижался сильно. Поэтому говорить о том, что Одоевцева для него мелковата, а вот метил он в Ахматову… Имеется весьма благожелательное упоминание Набокова об Ахматовой, и злые — об её эпигонах. Это совершенно естественно. Но то, что размер стишка про «Огни небывалых оргий» прямо отсылает к балладе Одоевцевой о Гумилеве,— это тоже совершенно очевидно. И то, что Одоевцева и Иванов были для Набокова излюбленной мишенью — это вопрос, который давно в набоковедении подробно освещается. Тут возможны сетевые дискуссии людей, которые не следили за этим, не читали набоковских рецензий в «Руле» и мало ли где ещё, не знают историю ивановских нападок, и так далее. Но если они знают, то для них этот вопрос, так сказать, не дискуссии, а вопрос абсолютно чёткого факта, освещенный в массе работ, от Долинина до Шраер-Петрова. И здесь как бы ваше мнение остается вашим мнением, спасибо за него. Но никакого отношения, слава тебе, господи, к прямому набоковскому нападению, оно не имеет.
Набоков вообще же, он не очень сообразовывался со значимостью литературной фигуры, когда сводит свои литературные счеты. Его многолетняя, и довольно жесткая полемика с Уилсоном о переводах… Ну, наверное, Уилсон не того масштаба фигура, чтобы Набоков с ним полемизировал. Но при жизни Набоков не был статуей. Жоржи Курански, в котором недвусмысленно узнается Георгий Адамович… Допустим, в [19]60-е годы Адамовича мало кто знал, кроме слушателей радио «Свобода» и мало кто помнил его библиографические и критические заметки [19]20-х годов. Но в [19]20-е, в [19]30-е годы Адамович был чрезвычайно влиятельной фигурой, и Марина Цветаева (тогда ещё тоже эмигрантская поэтесса, а не одно из главных имен в русской литературе) посвящала ему «Цветник» с подробным разбором его собственных поэтических текстов. Но что говорить, Жоржи Курански — явный совершенно намек, кто там был уранистом?, чего уж говорить. Да и Христофор Мортус, понимаете, тоже, в котором недвусмысленно узнается Зинаида Гиппиус,— наверное, по нашим меркам, это фигура, с Набоковым не сопоставимая. Но Набоков не мог ей простить даже того, что по его первой книге стихов она сказала его отцу: «Кем угодно, но писателем он не будет никогда». Писатель вообще такое явление злопамятное, и это, наверное, не очень хорошо.
Но с другой стороны — я об этом потом поговорю применительно к Галичу,— понимаете, бывают эмоции не душеполезные, и даже вредные, но плодотворные. Эмоции, из которых получаются неплохие тексты. И Лиза Боголепова, например, получилась такой убедительно злобной, что обиделась даже Ахматова, которая здесь ни при чем ни сном ни духом. Потому что «из слоновой кости распятие» — это, конечно, отсылка к готическим текстам Одоевцевой, а у Ахматовой мы ничего подобного не найдем. Там у нее все гораздо… ну, со вкусом обстоит гораздо лучше.
