Кого вы считаете лучшим поэтом 70-80-х годов?

Он очень мужественный человек. Вот реально мужественный человек, железный. Я наблюдал, как он переносил глухоту (слава богу, вылечился), а для поэта глухота — это почти как для композитора. А он пережил это, выздоровел, пошел на сложную операцию. Я помню, как он после болезни восстанавливался. Я его спрашивал: «А как вы пережили приступ сердечный?». Он говорит: «С облегчением подумал: слава тебе, Господи, конец! А оказалось, нет, еще придется потерпеть». Он очень храбрый и очень какой-то, понимаете, очень честный интеллектуально.

Я мало знаю таких честных людей, как Кушнер. Я не назвал бы его человеком веселым или сверхобаятельным, хотя он умеет, если захочет, или…

Во-первых, действительно то, что они подписали это письмо с его согласия — это уже характеризует их очень дурно. Если бы они без его согласия это подписали, то было бы хорошо. Но есть воспоминания Ивинской и Иры Емельяновой, кстати, где сказано, что когда они пришли к Пастернаку попросить у него индульгенцию за подписание этого письма, Пастернак им вслед смотрел с большой иронией, потому что, говорит: «Они шли, взявшись за руки, почти бежали, и чуть не подпрыгивали от радости, от него уходя». Есть эти мемуары Емельяновой. Ну, это дурной поступок.

Знаете, один журналист однажды у меня попросил разрешения опубликовать против меня пасквиль, ему это тогда было надо. И я хотел уже дать…

Принято считать, что в 70-е годы лучше всех работали Слуцкий и Самойлов. Слуцкий до 1979 года, Самойлов — до конца. Из более младших — Чухонцев и Кушнер, и Юрий Кузнецов. Это те имена, которые называют обычно. Алексей Дидуров писал очень интересные вещи в 70-е, и ещё писал довольно хорошо Сергей Чудаков — это из людей маргинального слоя. Губанов уже умирал и спивался в это время. Понятно, что Высоцкий в 70-е написал меньше, но лучше. Окуджава в 70-е почти все время молчал как поэт, Галич — тоже, хотя несколько вещей были, но это уже, мне кажется, по сравнению с 60-ми не то чтобы самоповторы, но это не так оригинально. Конечно, Бродский, но Бродский работал за границей и как бы отдельно, вне этого…

Вот напрасно есть убеждение, что это субъективно. На самом деле есть вполне объективные законы. Ну, к достоинствам поэзии можно отнести новизну мысли, новизну эмоции, которой раньше не было, но которая вот впервые зафиксирована, сложность ассоциаций. Метафора для меня не является однозначным достоинством.

Как-то у нас случилась довольно продолжительная полемика с Алексеем Костаняном, одним из лучших издателей и редакторов Москвы. Костанян утверждает, что Некрасов слабый поэт. «Тютчев и Фет вот спасали честь русской литературы, а Некрасов — нет, потому что Некрасов поэт без метафор. Назовите хоть одну его метафору». Ну, хорошо. Если захочу — назову. «Сотнями игл…

Понимаете, вот очень точно об этом Кушнер сказал:

Отдельно взятая страна едва жива.
Жене и матери в одной квартире плохо.
Блок умер. Выжили ужасные слова:
Свекровь, свояченица, кровь, сноха, эпоха.

Совершенно гениальное стихотворение. Тут в чем проблема? Действительно, раздвоение образа Родины на образ жены и матери у Блока очень заметно, именно поэтому конфликт жены и матери в его жизни был самым мучительным. И это же самый мучительный конфликт в истории России: с одной стороны, Родина-мать, которая всегда зовет (и очень часто зовет на смерть), с другой — Родина-жена, которая бесконечно жалеет, которую жалко, которую желаешь иногда эротически,…

Не знаю, раньше я бы назвал нескольких людей, потом эволюция этих людей пошла в таком направлении, что не могу я их вообще называть. В духе Кушнера работает довольно много петербуржцев. Считалось, что Пурин, Кононов, Машевский — такая триада любимых учеников, но, к счастью, это исчезло: Пурин пошел совершенно своей дорогой, Кононов перешел на прозу в основном, да и Машевский эволюционировал в сторону, от Кушнера очень далекую. Машевского я, пожалуй, больше всего люблю из этой тройки, хотя они все очень интересные. Кто сегодня пишет в духе Кушнера, я не знаю. Точно не я, притом, что моя любовь к Кушнеру очень искренна. Можно попробовать Глеба Семенова почитать. Он не зря ему посвятил «То ли флейта…

Некоторые вещи обожаю. У нас со Слепаковой был вечный спор. Она говорила, что стихотворение Кушнера «И в белом платье тень приходит в воздухоплавательный парк» лучше, чем песня Городницкого. А мне песня Городницкого нравилась больше. Хотя и это стихотворение Кушнера я тоже считаю абсолютным шедевром.

То есть понимаете как? По уровню я не люблю сравнивать поэтов. Тем более они друзья. Тем более из этого поколения очень немногие продолжают работать на таком уровне. Конечно, Кушнер по среднему фону стихов, просто по масштабу поэтической личности и больше, и сложнее, и интереснее Городницкого. Но у Городницкого есть несколько взлетов, которые делают его поэтом первого ряда. Это не только…

Если я начну читать Кушнера, то я его не перестану, не остановлюсь. Я слишком много знаю наизусть.

Четко вижу двенадцатый век.
Два-три моря да несколько рек.
Крикнешь здесь — там услышат твой голос.
Так что ласточки в клюве могли
Занести, обогнав корабли,
В Корнуэльс из Ирландии волос.

А сейчас что за век, что за тьма!
Где письмо? Не дождаться письма.
Даром волны шумят, набегая.
Иль и впрямь европейский роман
Отменен, похоронен Тристан?
Или ласточек нет, дорогая?

Такое в семьдесят, что ли, году, то ли в шестьдесят восьмом. Я от одной строки «четко вижу двенадцатый век» уже начинаю плакать и бить…