Аркадий Натанович считал, что продолжать тетралогию некуда, трилогию на тот момент. Тем не менее «Белого ферзя» они задумали, где утверждалось, что их мир вымышлен, что сама коллизия надумана, но, к счастью, они не сумели это написать: написали пролог и все. Успенский с Лазарчуком хотели это написать, но потом почему-то передумали или не получили благословения. Я думаю, что Лазарчук мог бы написать.
Дело в том, что поставить точку в мире Полудня или, во всяком случае, точку в эволюции люденов, можно было только одним способом: примерно показать, куда делся Тойво Глумов. Но, к сожалению, Стругацкие об этом не задумались даже. Хорошую идею вы мне подали — написать повесть о том, что делает Тойво Глумов после того, как он перестал быть видимым. Вот Тойво приходит к Асе, к жене, а Ася его не видит, не узнает его. Есть три великолепных Аси в русской литературе: Ася Глумова в «Волны гасят ветер», «Ася» в «Улетающем Монахове» и Ася в «Очаге на башне» Рыбакова. Это три одинаково прекрасных женщины, неможечко демонических, каждая по-своему. Но Глумов, помните, говорит ей при расставании: «Милая ты! И мир твой милый». Но он это говорит уже с высоты своего люденства. Поэтому нужно написать «Волны гасят ветер-2», где Тойво Глумов ходит среди них, а они его не видят.
Я часто думал об этом, «часто думал об этом ужасном семейственном романе», простите за цитату. Я написал в «Русском Пионере», у меня была такая «Лекция о чуде» — этот рассказ сейчас вошел в сборник «Песнь заполярного огурца». Там есть такая история, что человек перестает быть видимым для окружающих. На «Нон/фикшне» мне рассказали, что там было несколько человек, в разное время мне знакомых. Я никого из них не видел. Или это мое свойство зрения, или это их свойство, что они исчезают. Исчезают какие-то женщины из своей жизни, ты ничего о них не знаешь, никакого следа; пытаешься найти, а они как будто стерли себя. Вот, мне кажется, возвращение Тойво Глумова: он приходит в кабинет к Каммереру и говорит: «Здравствуйте! Я вернулся». А он смотрит в окно и не видит. Потому что он и Абалкина, как вы помните, уже с трудом удерживал в темпе своего восприятия. Какая грустная могла бы получиться вещь, какая пронзительная! Напишите, если захотите. По-моему, интересно. По-моему, здесь есть перспектива.
