Какие психические проблемы порождает русская жизнь?

Знаете, выбрать у поэта одно самое сильное стихотворение невозможно. Тарковский – поэт довольно ровный. Лучшие его периоды – это 30-е и 60-70-е годы. В конце 50-х, когда повеяло оттепелью, он стал писать, по-моему, водянисто и много. Но мы же поколение, которое знало Арсения Тарковского с голоса. Было две пластинки, которые мы выучили наизусть. А книги-то было не достать. По крайней мере, если вы не были вхожи в Книжную лавку писателей. Когда я познакомился с Матвеевой в 1984 году, и она нашла во мне какой толк, вместе с Иваном Семеновичем (он просто со мной подружился), я стал заходить в Книжную лавку писателей уже регулярно. У меня появился свой избранный «Окуджава». Ну и как-то у меня стали книжки…

Прямых влияний не было. Вообще Матвеева, как и Долина, из всех томов лирики Маршака больше всего любила третий, то есть переводческий. Я думаю, что Бернс не влиял напрямую, но тоску вы упомянули правильно. Несмотря на такую декларированную радость, подкрепленную алкоголизмом, Бернс, конечно, поэт тоски. Есть даже такой термин – «шотландская тоска», как древнерусская тоска. «Шотландская тоска» – это такая тоска вересковых полей.

Ее глупо было бы сводить к национальным или социальным причинам. Еще глупее – к биологическим, к таким похмельным. Любой, кто бывал в Шотландии; любой, кто читал шотландскую поэзию, знают эту тоску туманных полей вересковых. Ведь и Стивенсон шотландец, и…

Песня Новеллы Матвеевой «Караван» не так просто понимается, не так легко трактуется. Но, в общем, эта песня никак не о фэнтези и никак не аудиоиллюстрация к миру Земноморья.

Мало того, что это блистательная поэзия, но это прежде всего такой сон, если хотите, как многие удачные новеллы. А на самом деле это просто такая метафора бесконечно тянущейся, бесконечно скучной жизни — караван, идущий через пустыню, среди которой нет никакого утешения, кроме фата-морганы, кроме миража.

Право, уйду! Наймусь к фата-моргане…
Но караван всё шел через пустыню.
Шел потому, что горе — не беда.

Да и потом, знаете, если брать Матвееву, для меня всегда наслаждение о ней…

Анна Ахматова говорила о стихотворении Новеллы Матвеевой «Солнечный зайчик», что Пушкин никогда не сказал бы о себе «Я зайчик». Матвеева, помню, в негодовании объясняла, что это детские стихи, и там это можно. Это детское стихотворение. «Я зайчик солнечный, дрожащий…». Ну что это такое?

И если зимними ветрами
Тебя невзгоды обдадут,
Я появлюсь в оконной раме:
Я зайчик солнечный, я тут!

Как раз сентиментальности в этом стихотворении нет.

Я и в самом ружейном дуле
Могу отплясывать, скользя!
Могу присесть на кончик пули,
Но застрелить меня нельзя!

Это совершенно не сентиментальные стихи. Я думаю, что в…

Ее племянник Павел, насколько я знаю, занимается этим домом. Мы собираемся с ним все-таки довести до издания «Союз действительных». Понимаете, в чем дело? Когда Новелла Матвеева писала «Союз Действительных», это было формой стихотерапии, прозотерапии. Она бесконечно переписывала, варьируя бесконечно первую часть романа, хотя он задуман был как трилогия, и сценарий вот этот, этот скелет, записанный как план, был ей совершенно ясен. При всем при этом роман являет собою не дерево, а куст. Это огромная ветвящаяся конструкция, временами очень многословная, временами совершенно гениальная. Маленькие фрагменты оттуда есть в моей статье о Матвеевой в «Дилетанте». Это как сон, такая проза…

Нет, я согласен с теорией Акунина (то есть Фандорина), что старость — высшая точка человеческого развития и что надо бы, наоборот, в старости постигать новые умения, достигать нового нравственного совершенства. Старость не постыдность, это доблесть. Дожил — молодец, это уже говорит о тебе хорошо, значит, богу ты зачем-то нужен. Не дожил — героично, дожил — значит, достоин. Мне кажется, что здесь есть определенный как раз смысл. Как Синявский сказал, что надо готовиться к главному событию нашей жизни — к смерти. Старость в некотором смысле предшествует к главному событию жизни, готовит нас к нему, старость — высший итог духовного развития, так, во, всяком случае, должно быть. Это не деградация. Не…

Сонеты лучше всего перевел Маршак, меня с этого не собьешь. Хотя это, конечно, выглядит, как кафель по сравнению с грубым таким шекспировским булыжником, но он их сделал внятными. Мне, кстати, очень нравится, как Матвеева в последние годы переводила сонеты Шекспира. Она великолепно воспроизводила шекспировскую корявость и сложность шекспировской мысли. Я считаю, что пьесы лучше всего переводил, конечно, Лозинский. Во всяком случае, перевод «Гамлета» лучший — Лозинского, тут я с матерью совершенно согласен. Это романтический, темный, туманный Гамлет. Перевод Пастернака гениален по энергии, по мускулатуре, но у Лозинского ещё, к тому же, эквилинеарный перевод, что тоже важно.

Что…

Значит, в толкование снов нельзя не верить, потому что это тоже самое, что толкование ваших сочинений. Сон — это то, что вы сочинили. Не то, что вам ниспослано, а это, как замечательно, кажется, Фрейд же и сформулировал,— это дым от того костра, в котором сгорают ваши дневные проблемы. В любом случае, сон — это творчество. Вот Новелла Матвеева — я сейчас, когда её архив разбираю, нахожу у нее постоянно тетради, такие ночные дневники, с записями снов, всегда фантастически интересных. Она использовала их потом в романе «Союз действительных», который весь из снов и состоит. Что касается… Там «действительные» — это реальные люди, которые встречаются во сне. И самое главное — это их отличить. Что касается,…

Знаете, вот с этим очень легко, потому что вся авторская песня — это пример совмещения поэтического и композиторского. Более того, Окуджава был гениальным прозаиком, на мой взгляд. И «Путешествие дилетантов» — одна из главных книг семидесятых годов (и не только России, но и в мире), что не мешало Окуджаве быть первоклассным композитором. Сам Окуджава к своему композиторству относился легкомысленно и, я бы сказал, иронически — до тех пор, как он сказал, пока он не услышал, как десантники маршируют под марш из «Белорусского вокзала» и как потом какого-то крупного иностранца встречают под этот марш. И он послушал — неплохая музыка. Хотя, конечно, тут аранжировка Шнитке, но мелодия-то его. Да, он был…

Ну, слушайте, что вы такие странные вопросы задаете? Зачем? Новелла Матвеева — гениальный поэт и великий нравственный мыслитель. Римма Казакова была, наверное, хорошим поэтом; не знаю, каким человеком, но это поэт совершенно другого уровня, других притязаний, другого как бы поведения, глубоко советский поэт.

И конечно, Новелла Матвеева — это поэт на все времена. И я полагаю, что без нравственных уроков… Про эстетические я не говорю. Про то, как она учила писать, про то, как она мгновенно находила органическую форму для темы, как она развивала сюжет — про это все я не говорю. Но Новелла Матвеева — это поэт, чьи нравственные уроки были для меня колоссально значимыми, не только личные, но…