Поговорим о фаустианской теме и вообще о том, почему Гете оказался автором вневременной грандиозной книги. «Фауст» – это преодоление романтизма, это история о том, как жаждущий деятельности и познания, экспансивно расширяющий свою сферу влияния европеец, человек Просвещения думает, что лемуры роют канал, а лемуры роют ему могилу. Человек Просвещения не может не вступить в контакт с дьяволом, потому что у дьявола в это время находится лицензия на работу, на труд. Гете очень точно почувствовал, что с какого-то момента – может быть, с распятия Христа, может, чуть позже – Господу перестает быть интересным проект «человек». Из той огромной зоны, в которую превратилась земля, из той огромной шарашки выделяют нескольких умельцев типа Фауста, которые Господу зачем-то интересны. Им выделяется такой Берия – Мефистофель, насмешник, плут и весельчак. Он их контролирует, он им покровительствует. Они выделены из человеческой массы, остальное человечество, увы, больше не интересно. Вот этот извод европейской мысли отражает и освещает «Фауст».
У Мефистофеля своя задача. Мефистофель-Люцифер хочет, чтобы его вернули на небеса. Он старается понравиться богу, хочет быть ему полезен. Он хочет, чтобы его пустили обратно. Для того, чтобы его пустили обратно, ему нужен Фауст. Фауст ему нужен, конечно, не для того, чтобы проделать над ним эксперимент, как над Иовом. Некоторые параллели с Книгой Иова здесь, конечно, очевидны: Иов тоже был отдан на испытание и выдержал его. Задал ряд вопросов, получил ответы гениальные, а потом получил другую семью, хотя ему нужна была та, но что поделать. Вот ему заменили. Может быть, его избавили от мук, как-то стерли память, не знаю.
Но то, что происходит с Фаустом, – не история Иова. Зачем Фауст вообще Мефистофелю? Когда Господь дает ему задание протащить человека через разные испытания и добиться от него духовной смерти, духовного сна, довольства, – тогда Мефистофель берется за это не из праздного любопытства. Фауст ему нужен, он Фауста вербует. И вообще, задача Люцифера, задача Мефистофеля очень простая – перевербовать человечество. Сделать его зависимым. Но человек – почему Фауст и попадает в рай в конце концов – оказывается выше и своего эгоизма, и своей экспансии. Человек хочет максимального творческого осуществления.
Кроме того, у Фауста не эгоистические цели. Вечный вопрос: почему при всей своей греховности, после истории с Гретхен, после истории с разрушением домика Филемона и Бавкиды, – почему он все равно попадает в рай, этот преобразователь земли, искатель ответов, ученый? Да потому что цели его не эгоистические. Фауст стремится достичь предела человеческих сил и желаний не ради себя, а ради представления о человеке.
Я уже не говорю о том, что главная задача Фауста никогда не была «наслаждаться». Задача Фауста, говоря веллеровскими словами, заключается в максимальном действии. Конечно, его роковая ошибка заключается в том, что он принимает помощь Мефистофеля. Фаустианская идея в ХХ веке достигла своего апогея: художники сотрудничали с дьяволом. И не только художники, ученые. Германия доказала своими примером, что сотрудничество с дьяволом, принятие дьявола, переход под покровительство дьявола чреват для нации полным падением. Дьявол – великий обманщик. Кстати, он и Фауста обманывает. Фауст думает, что лемуры роют канал, а они копают ему могилу. И это достаточно глубокая мысль из финала «Фауста» должна напоминать, чем кончаются игры с дьяволом, чем кончаются дружбы с дьяволом.
Фаустианский сюжет в литературе ХХ столетия представлен очень широко, и не только в «Докторе Фаустусе» у Томаса Манна. Он представлен прежде всего в литературе русской, начиная с «Воскресения». «Воскресение» – это фаустианский роман. А еще до того, была повесть Тургенева «Фауст». И русская литературу видит в Фаусте одну линию, а именно отношения Фауста с женщиной. В «Фаусте» Гете Гретхен – ключевая фигура. Фауст несет ей утрату невинности, в каком-то смысле освобождение, раскрепощение, соблазн, грех, и она гибнет. Женщина рядом с Фаустом гибнет всегда.
В этом, кстати, ключевое отличие Фауста от фигуры трикстера. Этих отличий два: во-первых, у Фауста есть профессия, в отличие от трикстера, который остается бродячим мудрецом и учителем. А второе – если возле трикстера женщина никогда невозможна (как возле Мефистофеля, он унаследовал трикстерские черты), то рядом с Фаустом женщина есть всегда. Фауст – профессионал, рядом с профессионалом легко выжить, он надежен. И, конечно, около Фауста всегда есть Елена (как во второй части), или Гретхен (как в первой). Но проблема в том, что в фаустианском сюжете женщина гибнет всегда.
В фаустианском сюжете начала ХХ века в России женщина олицетворяла Россию. Были свои Фаусты: образ русского Фауста есть в «Живаго», не зря Пастернак называл роман «опытом русского Фауста»; конечно, Живаго – фаустианский герой, роль Мефистофеля рядом с ним играет Евграф – «благо пишущему», – такой странный покровитель, демонический, безусловно. Есть Гумберт в «Лолите», образ страшного соблазнителя там играет Куильти. Есть в «Тихом Доне» Фауст – это Мелехов, умелый во всем профессионал – и в войне, и в землепашестве, и в любви. Абсолютно фаустианская фигура.
Рядом с ним есть женщина, которая в него влюблена, которая без него не может и которая гибнет. Она-то Россию и олицетворяет. Как Катюша Маслова в «Воскресении»: ее гибель – за пределами романа, но, по-моему, она совершенно очевидна. Дело в том, что для женщины (и в повести Тургенева «Фауст» это показано наиболее отчетливо) выход из темницы чреват нарушением фундаментальных законов. И утрата ребенка (тут всегда возникает образ мертвого ребенка – Гретхен задушила ребенка, Фрида задушила ребенка в «Мастере и Маргарите», ребенок умер в «Лолите», умер ребенок у Масловой, умер ребенок у Даши с Телегиным в «Хождении по мукам», выживает только дочка Юры и Лары – Танька, но ее чуть не сжирает людоед. Правда, живет она такой жизнью, больше похожей на смерть. Но она выжила – в утопии коллективного воспитания.
Иными словами, для женщины роман с Фаустом – это всегда страшный грех. Это выход из темницы, но это выход из темницы морали. Он становится жертвой Фауста неизбежно. Сам Фауст, как правило, выживает. Он нужен. А вот женщина, связавшись с ним, гибнет по определению.
Условно говоря, в русском фаустианском романе возникает роман-адюльтер между художником и Россией, кратковременный и счастливый союз, как у Юры и Лары в Варыкине, а дальше Лара неизбежно гибнет, как там сказано, «в одном из лагерей крайнего севера». Это происходит из-за того, что она во многом берет на себя искупление фаустовского греха. Фауст, конечно, ищет не любви, не примитивных наслаждений, он ищет вечной женственности. Но именно поэтому любая земная женщина его не удовлетворит и рядом с ним гибнет, как это ни ужасно.
А может ли Елена или Гретхен выжить? А может ли выжить Гомункулус, плод их любви, во многих отношениях искусственной? Так получилось, что поколение, которое родилось в результате революции, в результате фаустианского соития страны и художника, – это поколение оказалось обречено. Потому что этим двоим не до воспитания детей.
В чем финальный смысл «Фауста», сказать очень трудно. Да, художник-мыслитель-ученый оправдан, если он бескорыстен, и взят на небо. Да, конечно, Фауст – это фигура Просвещения. Фигура Фауста в эпоху Просвещения полностью оправданна. Но не надо забывать, что Гете – это уже постпросвещение, Гете – это уже романтизм и даже постромантизм, он долго прожил.
Поэтому мораль Фауста, наверное, в том, что в союзе с дьяволом ты лично еще можешь спастись и даже будешь оправдан, но ты ничего не построишь, ты ничего не сделаешь. В союзе с дьяволом ты будешь по определению обманут. Почему дьявол проваливается? Потому что ему не удалось сделать из Фауста потребителя, не удалось сделать довольного, не удалось добиться остановить мгновение. Он не положил пределов человеку. Но одно можно сказать определенно: все затеи, которые ты осуществляешь под покровительством дьявола ли, государства ли, люциферианского духа, – все эти затеи обречены, потому что дьяволу не нужно благо. Дьяволу нужно максимальное зло. И ему надо навербовать максимум наемников, максимум сторонников в его битве против бога. Фауст – это мрачное пророчество о трагедии и гибели немецкого духа. Я боюсь, что это и мрачное пророчество о гибели любой революции, о гибели любого начинания, которое начиналось под мефистофельским покровительством.
Дальше Фаусту придется самому. И вот каким будет этот Фауст нового века, мне пока придумать трудно. Может быть, это будет женский Фауст. Это не исключено. Но одно совершенно точно: Фауст всегда счастлив в любви и делает несчастными тех, кто поверил и с ним пошел. Будет ли новый Фауст удачливее, сказать трудно. Ему будет труднее, безусловно. То, что эра Просвещения вернется так или иначе; то, что модерн вернется, – это несомненно. Но возможно ли Фаусту обойтись без своего Мефистофеля – это мы увидим в самое близкое время. И, конечно, ответ на это как всегда придется давать европейской культуре, в том числе украинской. У Украины был свой «Каменный хозяин», был свой пародийный «Гамлет» Леся Подервянского, настала пора написать нового «Фауста», но кто за это возьмется, представления не имею.
