Что похожего на «Гравилёт «Цесаревич»» Вячеслава Рыбакова вы посоветовали бы почитать?

Я очень уважаю ранние произведения Вячеслава Рыбакова. Но я имею право брезгливо отворачиваться от того, что случилось с талантливым человеком. И случилось давно. Я не могу больше претендовать на его хорошее отношение, но, если честно, оно мне и даром не нужно. Оттого, во что он превратился. Но и он больше не может претендовать на мое внимание. Я все-таки не на помойке себя  нашел, чтобы анализировать произведения и взгляды Вячеслава Рыбакова, даже если когда-то он написал великие произведения. Великие, что говорить. И сценарий «Писем мертвого человека», литературную их основу. И «Очаг на башне», и великолепный ранний роман «Дерни за веревочку». Это замечательные произведения. Но, к…

Ну, наверное, можно. Хотя мне-то кажется, что ничего такого в виду не имелось. Ну да, допустим. В гораздо большей степени, мне кажется, можно рассматривать в этом качестве, скажем, прозу Михаила Успенского или, скажем, прозу Евгения Лукина, которого Успенский называл таким великим провинциалом, провинциальным гением, гением провинциализма (в самом высшем смысле). Что касается Булычёва, то вот из его сочинений, мне кажется, что самое откровенное, ну, лучшее изображение провинции — это такая странная, не очень популярная повесть «Половина жизни», страшненькая такая. Помните, где на провинциальном базаре вдруг начинают продавать странные яблоки из параллельного мира. И вот «провинция…

Не мой собственный, а массовый. Михаил Успенский говорил, что реализм — уродливая, задержавшаяся литературная мода. Я согласен с этим. Действительно, называть реализм вершиной развития литературы — это такое детство. После реализма уже был период фэнтези, начавшийся с Толкиена и с «Незнайки». После фэнтези, после фантастики, после такого спурта фантастики в 30-60-е годы, пришла другая мода — мода на научную прозу, мода на Харари, Докинза, в каком-то смысле Алексиевич, и Нобелевская премия это четко отследила. Я вообще думаю, что сейчас будет востребован смешанный роман; роман с чертами научного текста, безусловно, или нон-фикшн, документальный роман, и так далее.

Не случайно…

Это как раз очень просто: именно потому, что нормальным состоянием человечества является фашизм, как сказал Михаил Успенский. Человек по-прежнему крайне уязвим перед любыми коллективными травлями. Для меня универсальным остается критерий Розановой: хорошим человеком является тот, кто умеет не присоединяться к улюлюкающей толпе. И не слишком уважать себя за это. Я боюсь, что человек не способен в массе своей защититься от влияния улюлюкающей или ликующей толпы.

Он, собственно, известен мне только с одной стороны, хотя у него было очень много замечательных историй. Даже название одной его вещи мне кажется стоящим… Мне кажется, даже читать ее необязательно — «Какой мопед с хромированным рулем в задней части двора?». Мне кажется, это как у Грина — скажем, «Синий каскад Теллури» или «На облачном берегу» — название уже такое небесное, что не нужно никаких текстов, хотя сами рассказы тоже гениальные.

У него я читал один роман — «Жизнь, способ употребления». Читал по-английски, потому что он как-то попался мне под руку в Чикаго, и я его купил. Купил потому, что я тогда писал «Квартал» — ну, придумывал «Квартал», и мне интересны были разные экзотические…

Ну если вы левша, то никак. Вы знаете, что у леворуких всегда проблемы с освоением языков, и надо как-то спасаться или очень серьёзным тренингом, или не знаю, как.  Маяковский был переученный левша и переученный художник, поэтому ему как писателю всё время, как поэту всё время трудно было воздерживаться от кричащей живописности, гиперболизированной, и самое главное – он совсем не умел разговаривать ни на каком иностранном языке. В силу регулярного общения с грузинами в юности, в детстве, когда всё вообще легко запоминается, он в общих чертах знал разговорный грузинский. Иоселиани, чьи родители с ним дружили, утверждает, что поддержать разговор он мог. Но ни выучить французский, ни с подачи…

Знаете, в чем главная проблема XXI века? Что большинство новеллистов переквалифицировались в романисты. Пелевин в XXI веке почти не пишет рассказов, хотя они у него всегда очень хорошо получались. Сорокин напечатал несколько, из них лучшие, на мой взгляд — это «Белая лошадь с черным глазом» (это, по-моему, просто гениальный рассказ) и «Красная пирамида» рассказ неплохой.

Но все остальные пишут романы. Вот прекрасные рассказы в 90-е были у Лео Каганова — сейчас он рассказов не пишет. Замечательные рассказы были у Лукьяненко — сейчас он, по-моему, рассказов не пишет. Во всяком случае, я их давно не встречал. Лучшие новеллисты либо пишут миниатюры, как Денис Драгунский… Мне трудно выделить…

Охранять границы страны можно разными путями. Но Россия избрала самый забавный. Она пытается построить государство, куда никто не будет хотеть. Или, по крайней мере, такое государство, куда будут хотеть преимущественно старые кинозвезды, страдающие от невостребованности или налогов.

Это хороший способ охраны границ — создать такое заколдованное место, куда никто не хотел бы сунуться. Куда и завоеватели бы не совались, потому что мало того, что есть ядерное оружие, но есть и опыт просто невозможности справиться с огромными пространствами, с духом народа и так далее. И иммигранты не совались бы, потому что преимущества жизни в России не доказаны.

Мне кажется, что Россия сейчас…

Фашизм, видимо, бессмертен. Я не буду брать определение Успенского, что фашизм — естественное состояние человечества (из гениального, на мой взгляд, романа «Райская машина»). Но фашизм — это, скажем так, этап той подростковой болезни, без которой не бывает зрелости. Это как романтизм, в котором уже есть корни фашизма, протофашистские идеи — наполеоновские или ницшеанские. Романтизм в своем вырождении приводит именно к таким фашистским комплексам.

Я боюсь, что фашизм неубиваем. Потому что есть такие вывихи, есть такие зигзаги человеческого развития, человеческой природы, с которыми вы ничего не можете сделать. Это неизбежная вещь. Понимаете, можно сделать так, чтобы фашизм не…

Помилуйте, какой он нудный? 310 страниц, у Камю все романы очень короткие. Я говорил о нем применительно к лекции — «Пандемия в литературе». У нас есть такое решение с Сашей Яковлевой, которая ведет программу «Нобель»: мы сделаем с ней дистанционный эфир очередной про Камю, и, конечно, будем говорить про «Чуму».

«Чума» — лучший роман Камю, безусловно. Может быть, это особенность моего вкуса, я очень не люблю «Постороннего». Собственно говоря, Камю в наименьшей степени писатель; Камю — мыслитель. Конечно, он художник, но художник кьеркегоровского склада, теоретизирующего. Как Бергсон, в конце концов, тоже получивший «Нобеля» по литературе. И конечно, высшая точка его карьеры — это,…