Только в одном отношении – в умении выстроить сюжет новеллы, в умении написать новеллу. Ну и в том, что оба знали долгие периоды лузерства, нищеты, непонимания. Оба посидели (хотя и недолго). Грина вообще к смертной казни хотели приговорить, но, слава богу, передумали. У него ведь эсеровское было прошлое, боевое. Вообще, Грин был человеком бурной жизни. В жену стрелял, во вторую. Или в первую, не помню. Как ни относись к О. Генри (а я его очень высоко ценю как великого утешителя, как любимого сентиментального автора), Грин, конечно, гораздо глубже и трагичнее. Грин был гениальный писатель, про О. Генри я этого не скажу при всем желании. Изобразительная сила, невероятная острота сюжета, упоение при…

Видите, это тот же типаж, что и Беня Крик, что и Бендер. Джефф Питерс — это попытка написать интеллектуального, веселого и благородного жулика именно потому, что традиционная добродетель скомпрометирована. В двадцатом веке уже не больно-то выживешь, в конце девятнадцатого. И как-то О.Генри это чувствует. Это такой протагонист, в значительной степени, автопортрет. Это та же история, что и у Джека Лондона в «Смок и Малыш». Тип благородного и остроумного авантюриста появляется именно потому, что обычное добро скомпрометировано. Это то, что ответил мне когда-то великий, на мой взгляд, актер на вопрос о том, почему Джек Воробей, его герой, интереснее, чем все остальные персонажи «Пиратов…

О.Генри по-русски, при всем таланте его переводчиков (в первую очередь, Чуковского) не звучит, потому что О.Генри действительно совершил определенную революцию в языке американской новеллы. Без него этот тончайший языковой синтез, в котором плавают на равных цитаты из газет, из политических клише, из речей политиков, какие-то жаргонизмы, в том числе воровские,— без этого языкового сплава О.Генри не производит должного впечатления. Он великолепно работает со штампами, а чтобы знать эти штампы, надо, по крайней мере, там жить и читать контекст. Я помню, что книжка рассказов О.Генри по-английски — плотненькая такая книжечка, маленькая, замечательно изданная — лежала у меня очень долго. Я…

Да это не вторичность, это принадлежность к традиции. А традиция эта, начиная с «Ласарильо с Тормеса», заключается в создании плутовского романа. А плутовской роман — это всегда травестированное христианство. И в этом смысле первым плутовским романом, отчасти написанным в жанре высокой пародии, были отдельные эпизоды Евангелия, потому что там уже содержится мысль о том, что человек, приходящий в мир отца, может смягчить нравы только чудесами. Я не буду вдаваться в эту мысль, потому что она может кому-то показаться слишком неортодоксальной, но она на самом деле глубоко ортодоксальна, глубоко православна. Потому что традиции иронии, традиции чуда — они, к сожалению, были наиболее полно…