Фашизм, видимо, бессмертен. Я не буду брать определение Успенского, что фашизм — естественное состояние человечества (из гениального, на мой взгляд, романа «Райская машина»). Но фашизм — это, скажем так, этап той подростковой болезни, без которой не бывает зрелости. Это как романтизм, в котором уже есть корни фашизма, протофашистские идеи — наполеоновские или ницшеанские. Романтизм в своем вырождении приводит именно к таким фашистским комплексам.
Я боюсь, что фашизм неубиваем. Потому что есть такие вывихи, есть такие зигзаги человеческого развития, человеческой природы, с которыми вы ничего не можете сделать. Это неизбежная вещь. Понимаете, можно сделать так, чтобы фашизм не приходил к власти. Поставить какие-то очень надежные барьеры на его пути. Но трудно себе представить, что это должны быть за барьеры — законодательные, нравственные, какие-то еще. И соответственно, какие могут быть гарантии, что, например, в прекрасной России будущего фашизм не совьет себе гнезда где-нибудь в самой невинной институции?
Ведь они же, понимаете, как действуют? Они требуют, чтобы им предоставляли свободу. Чтобы их не запрещали законодательно. Потому что они говорят: «Ну как же, вы же борцы за свободу слова? Следовательно, вы должны нам разрешить нашу человеконенавистническую пропаганду. Мы должны иметь право ненавидеть вас и пропагандировать ваше уничтожение». И цитируют фразу Вольтера, которая, насколько я помню, никогда не была Вольтером сказана. Но это ладно, Господь с ним, это текстология.
Надо, видимо, противопоставить им что-то более увлекательное, чем ненависть. Но фашизм непобедим в том смысле, что вы можете разгромить его организационно, можете разоблачить его идейно, но победить его психологически вы не в состоянии, потому что фашизм, еще раз говорю — явление не идеологическое. Это экстаз падения, наслаждение своей мерзостью. Это наслаждение мерзостью будет присуще человеку в любые времена. Человек всегда будет любить падать. Не каждый человек — некоторый процент людей будет это обожать.
