Ну, наверное, можно. Хотя мне-то кажется, что ничего такого в виду не имелось. Ну да, допустим. В гораздо большей степени, мне кажется, можно рассматривать в этом качестве, скажем, прозу Михаила Успенского или, скажем, прозу Евгения Лукина, которого Успенский называл таким великим провинциалом, провинциальным гением, гением провинциализма (в самом высшем смысле). Что касается Булычёва, то вот из его сочинений, мне кажется, что самое откровенное, ну, лучшее изображение провинции — это такая странная, не очень популярная повесть «Половина жизни», страшненькая такая. Помните, где на провинциальном базаре вдруг начинают продавать странные яблоки из параллельного мира. И вот «провинция…

Мне трудно об этом говорить, потому что Лукин — мой друг, и я отношусь к нему с величайшим почтением. Я очень люблю его стихи и песни. Я помню, как встал весь амфитеатр Харьковского университета, когда маленький бородатый Лукин, худой, с гитарой, вышел, и весь зал стоя его приветствовал. Лукин — действительно культовый писатель в полном смысле этого слова. Он — волгоградский писатель. И я очень люблю его замечательное четверостишье:

Посмотри: встаёт цунами
Над скорлупками квартир.
Так, разделываясь с нами,
Красота спасает мир.

У него вообще много действительно превосходных стихов и песен великих. Ну, Господи:

Что ты, княже,…

«Алая аура протопарторга», где домовой повествование ведёт — это бесконечно трогательное и прелестное произведение. Но я Женю люблю больше всего за его стихи и песни. Он мой друг, и я смею во всяком случае назвать «другом» его. И одно из самых радостных моих воспоминаний — это когда Лукин вышел петь в Харьковском университете, в одной из главных аудиторий, и весь этот гигантский амфитеатр встал, приветствуя его. Он — великолепный поэт. Я часто цитирую многие его стихи.

Гляжу от злобы костяной
на то, что пpойдено.
Пока я лаялся с женой,
погибла Родина.

Иду по городу — гляжу:
окопы веером.
Ну я ей, тваpи, покажу
сегодня…

Видите, называть её русской советской уже условно можно применительно к концу XX века. Но если говорить о ещё советских временах, то это Трифонов. Если уж совсем небольшие по объему, то «Игры в сумерках» и «Недолгое пребывание в камере пыток». Аксенов — «Победа». И, вероятно, любая повесть Стругацких. Что касается произведений 90-х годов, то, конечно, «Новые робинзоны» и «Гигиена» Петрушевской, которые позволяют закрыть сразу же и тему антиутопии и сельскую тему. Солженицын — «Адлиг Швенкиттен» или любые крохотки. Двучастные рассказы, например, «Абрикосовое варенье». Солженицына надо обязательно. Пелевин — «Синий фонарь» или «Ухряб». Сорокин — я думаю, любой рассказ из «Первого…

Ну, видите, Вячеслав Рыбаков — это всё-таки писатель очень высокого класса. При любых теоретических с ним разногласиях я считаю его просто мастером первого ряда. И кого ещё вот почитать такого уровня? Если любите фантастику, то, наверное, Евгения Лукина, Михаила Успенского, Андрея Лазарчука,— таких настоящих мастеров, высокого класса авторов. Других как-то… кстати говоря, у Лукьяненко язык очень неплохой. Просто опять-таки Рыбаков, он, если угодно, написал меньше и тщательнее в каком-то смысле. Он мысли свои продумывает более глубоко и более парадоксально. И, конечно, Рыбаков — в большей степени мыслитель, Лукьяненко — изобразитель. Но фантастика… хорошая, настоящая фантастика, она…

Я очень люблю Руслана Киреева, но не «светопольский цикл», а более поздние вещи — такие, как роман «Победитель», о котором в своё время Лев Аннинский написал замечательную статью, и меня это очень привлекло. Киреев — сильный прозаик. Последние его вещи исторические — про любовь, про муз, про великие любовные истории — мне тоже очень нравятся. Киреев в качестве редактора «Нового мира» много напечатал хорошей прозы. И «светопольский цикл» (ранний) тоже прелестный, потому что русская провинция очень мало знала таких певцов. Можно назвать, пожалуй, Лихоносова, Евгения Лукина, а по большому счёту их и нет.