Потому что главным героем романа является собор. Собор – это символ Франции, символ готики, символ средневековья. «Собор Парижской Богоматери» написан до «Шпиля» голдинговского и до «Собора» Гончара. Это роман, в котором строительство собора уподоблено культуре. Там высказана гениальная мысль. Помните, с какими словами Квазимодо на руках выносит Эсмеральду? «Убежище», – он кричит. Потому что собор дает убежище всем. Тот, кто скрылся в соборе, тот освободился от людского гнева, от людского преследования, от закона.
Собор Парижской Богоматери с его химерами, с его органом, с его суровостью все-таки символ христианского милосердия. И построен со всей чистотой пропорций, со всей строгостью живого облика, со всеми вот этими причудливыми химерами как символ чего-то противозаконного, вторгшегося в мир, как милосердие. И он выступает убежищем любви. Он выступает убежищем уродов, потому что Квазимодо некуда больше бежать, некуда больше деваться. Это единственное место, где он может любить Эсмеральду.
Там понимаете, вокруг собора завязан узел, в котором есть с одной стороны вот этот страшный священник, а с другой стороны – Квазимодо. Этот собор, как и вся религия –это пристанище для страшных фанатиков, и пристанище для несчастных цыганок, и пристанище уродов. Вера – это прибежище для всех. И хотя из веры можно уйти фактически садистом-сатанистом, но можно выйти и преображенным уродом, можно выйти Квазимодо. Я вообще считаю, что «Собор Парижской Богоматери» нуждался в грамотном редакторе, потому что роман очень словообилен. Там много лишнего. Но с другой стороны: что за собор без архитектурных излишеств?
Мне вдова Андрея Тоома – Аня – подарила в Штатах четырехтомник Антокольского, который я всегда мечтал иметь, но который был недоступен. Всего 50 тысяч тиража – для 1972 года это было оскорблением. У нее вот нашелся лишний экземпляр, и она мне его привезла. И там такой очерк «Парижские встречи», где он вспоминает о любви своей к Зоне Бажановой. На одной из парижских прогулок им повстречался Франсуа Вийон. Там хорошая такая мечта, хорошее описание, очень хороший и страшный Вийон, который чуть ли не зарезал автора. Из этого выросла вся композиция поэмы, из этой ночной прогулки.
Но там есть одна мысль: когда они стоят на крыше собора, они смотрят на химер, и у них возникает странное чувство. С одной стороны, глядя сверху, эти химеры угрожают Парижу. А с другой стороны, они охраняют влюбленных, спасают их, укрывшихся там. Образ собора как образ твердыни, где может укрыться презираемый всеми одиночка, – это глубокая догадка Гюго.
Потом не забывайте, что «Собор Парижской Богоматери» – это первый французский роман, в котором наиболее последовательно и масштабно воплощены принципы символизма. Это символистская книга, и из нее очень видно, что символизм – это прямое порождение романтизма. В книге этой – поразительное презрение к реальности, к реализму. В этой книге то, чего не бывает. В этом смысле «Собор Парижской Богоматери» – самое увлекательное и в каком-то смысле триумфальное чтение.
При том, что Гюго, как и всякий писатель – открывая новые горизонты и создавая новое, имел со вкусом серьезные проблемы. Но нам важнее оригинальность, нежели вкус. При прокладывании путей всегда чьи-то каноны разрушаются. И «Бюг-Жаргаль», и «Последний день приговоренного к смерти», и «Король забавляется», и «Рюи Блаз», да даже «Отверженные», -все тексты Гюго, начиная с ранних, грешат болезненными страстями. Пушкин, рецензируя ранние стихи Гюго, ту самую псевдонимную книжку, заметил, что во всем страшный избыток, зацикленность на темах смерти, разрушения. Но есть яркий, оригинальный, очаровательный талант. Вот ничего не сделаешь.
Я помню, Иван Семенович Киуру говорил, что молодежь сетует на то, что нет достойной молодежной литературы. Ну читайте Гюго! Это же вашему состоянию – больного нонконформизма – бальзам на все раны. И сделать-то надо совсем небольшое усилие, а именно преодолеть темпоральную, основанную временем, некоторую хронологически объяснимую старомодность этого письма. Но это же преодолимо.
