Во-первых, это продюсерский проект (проект, насколько я помню, Дино Де Лаурентиса), и он был Бондарчуку предложен. Другое дело, что для Бондарчука, как и во всех его работах, здесь была, так сказать, актуальна личная тема. Личная тема у Бондарчука — она бывает разная, и она по-разному решается. Скажем, Бондарчук довольно сильно эволюционировал. Мне кажется, что поздний Бондарчук — времен, скажем, «Красных колоколов» — он вообще ещё не понят. А между тем, «Красные колокола» — довольно концептуальное высказывание.
Для меня «Ватерлоо», во всяком случае с тем Наполеоном, которого сыграл Род Стайгер,— это вообще великий непонятый проект. Эта картина, как вы знаете, провалилась в прокате, и поэтому Бондарчук больше на Западе ничего не снял. А ведь потом, годы спустя, оказалось, что это великое кино, оно заняло достойное свое место — ну, просто потому, что это не классический голливудский пеплум, а это совершенно конкретная история. Я могу объяснить, как мне видится её смысл.
Для советского человека (а Бондарчук был человеком, безусловно, советским) история имеет не нравственный смысл, и не экономический даже, и уж подавно не политический, а она имеет смысл только в одном отношении: в какой степени то или иное историческое событие привело человека к новому формату, сделало его другим, сделало его более новым, обновило человечество, радикально говоря. И вот в этом смысле война двенадцатого года для России была прежде всего великим духовным событием, она радикально её переформатировала.
Именно поэтому взялся Толстой за «Войну и мир». «Война и мир» стала главным русским романом, чей статус до сих пор не поколеблем. Надо сказать, что «Война и мир» написана под огромным и формальным, и философским влиянием Гюго, именно влиянием «Отверженных», которые были толчком к появлению романа. В шестьдесят втором году вышли «Отверженные», Толстой их прочел и в шестьдесят третьем начал писать «наш ответ» — такую же эпопею, абсолютно в том же жанре и во многих отношениях так же структурированную. И Бородино с картой там соответствует эпизоду Ватерлоо с картой.
Осмысление Ватерлоо у Гюго, мне кажется, при всей неприязни толстовской к Наполеону было близким. Ватерлоо у Гюго — это история того, как над великим человеком смыкаются воды истории, как Англия, Россия, весь остальной мир хоронят великую идею — идею очередного Александра Македонского. Конечно, Наполеон был далеко не так велик, и много в нем было эгоцентризма, лжи, фальши и всего чего хотите, но «Ватерлоо» — это фильм о том, как заканчивается великое духовное событие, если угодно. Явление Наполеона (хорош он был или плох) было великим духовным событием, которое позволило толпам людей по-разному себя проявить, проявиться, достичь своего исторического максимума. Вот «Ватерлоо» — это история о том, именно как история смыкается над головой такого уникального явления, над головой человека. И Стайгер играет, в общем, именно великого человека — совсем не того Наполеона, который был в «Войне и мире» или который написан у Толстого.
Поэтому мне представляется, что «Ватерлоо» — великая картина. И это её величие оценивается лишь с годами, когда, скажем, над головой русской великой фигуры — над головой Ленина — тоже сомкнулась история, и заслонена она достаточно мелким диктатором Сталиным; и когда история сомкнулась над Русской революцией, тоже грандиозным духовным событием. В общем, «Ватерлоо» — это рассказ о том, как торжествует норма и топит в себе великое страшное отклонение. Для меня во всяком случае сюжет таков. Не знаю, как вам, а мне это произведение всегда казалось выдающимся.
