Войти на БыковФМ через
Закрыть

По каким французским писателям можно судить о национальном характере?

Дмитрий Быков
>250

Гюго — весь пафос французского характера, прежде всего его стихи, как ни странно, «Легенда веков». Вот Гюго в стихах, а особенно в переводах Антокольского, если вы не читаете по-французски,— это, конечно, французская душа с её такой громогласной патетикой. Во всяком случае, уж лучше эту патетику терпеть у Гюго, чем, например, у Барбье (тоже, кстати, хорошего поэта). Ну, помните:

Свобода — женщина с упругой, мощной грудью,
С загаром на щеке,
С горящим фитилем, приложенным к орудью,
В дымящейся руке.

Могучих лишь одних к своим приемлет недрам
Могучая жена.

Это мощные, конечно, стихи. Но Гюго человечнее гораздо, ну, просто талантливее. Гюго — гениальный поэт.

Доде. Тартарен из Тараскона, мне кажется, самый убедительный француз в мировой литературе со всеми его противными и прелестными чертами.

Дюма — в огромной степени. Вот это сочетание… Вот у Дюма есть как раз сочетание героизма и гедонизма, потому что не просто участвовать в битве при Ла-Рошели и в осаде Ла-Рошели, а пообедать на бастионе, пообедать! Понимаете, вот у Дюма это удивительное сочетание кулинарии, женолюбия, тяги к приключениям. Действительно, у Дюма как-то приятен положительный герой. Он не просто храбрец, а он ещё и любит пожрать, выпить, девку притиснуть. Дюма очень французский. Не знаю, насколько он сам по себе воплощает этот французский характер, но он его создал. Вот, наверное, эта троица.

А что касается французского ума, французской мысли, то лучше всего, мне кажется, читать «Дневник» Гонкуров. Это такое прелестное чтение! В частности, замечательный сборник Льва Кривенко — совершенно незабытого, очень хорошего однокурсника Трифонова, замечательного писателя. Но с особым чувством, конечно, я увез оттуда гонкуровский «Дневник», который теперь читаю. Вот это французская мысль.

Что касается французской прозы, отцом её все-таки мне кажется Вольтер, и прежде всего философские повести. Наверное, Рабле — тоже французский дух (конечно, средневековый). Но вот Вийон и Рабле — это два титана, которые для Франции остались неотменимыми. И я очень люблю обоих, и Рабле рекомендую всем от души. Хотя там и пять частей, а все-таки «Гаргантюа и Пантагрюэль» из наименее занудных книг, написанных в прошлом тысячелетии.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Почему если сегодня кто-то напишет гениальное стихотворение, им не будут впечатлены также как от строк Александра Пушкина или Александра Блока?

Не факт. Очень возможно, что будет эффект. Гениальное заставит себя оценить рано или поздно. Но дело в том, что человек уже не произведет такого впечатления, какое производил Вийон. Потому что Вийон был 600 лет назад.

Точно так же мне, я помню, один выдающийся финансист сказал: «Хороший вы поэт, но ведь не Бродский». Я сказал: «Да, хороший вы банкир, но ведь не Ротшильд». Потому что Ротшильд был для своего времени. Он был первый среди равных. Сейчас, когда прошло уже 200 лет с начала империи Ротшильдов, даже Билл Гейтс не воспринимается как всемогущий, не воспринимается как символ. Потому что, скажем, для Долгорукова, героя «Подростка», Ротшильд — это символ, символ…

Как давно в литературе стала актуальной тема о проживании скучной и несостоятельной жизни? Использовали ли её авторы до Антона Чехова?

Ну конечно была. У Дюмы ещё в конце сороковых годов д'Артаньян восклицает: «Мне восемнадцать, а ничего не сделано для славы!» Раньше подобную фразу говорил Наполеон. Так что идея, что «вот мне уже сто лет»,— это вертеровская идея («Я так молод, а ничего не сделал»). Поэтому самоубийство становится до известной степени протестом против жизни как таковой: лучше покончить с собой, чем длить бессмысленное обывательское существование. Это очень старая романтическая идея. Она есть у Пушкина. Да и собственно говоря, она есть у Шота Руставели в самом начале тысячелетия: «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор». Так что вряд ли вы найдёте…

Есть ли какая-то параллель между стихами Окуджавы «Пока земля еще вертится» и Высоцкого «Дайте собакам мясо»?

Могу сказать. Я думаю, что есть определенная параллель. Это параллель вийоновская. Вийоновская тема – «я знаю все, но только не себя» – по-разному преломляется в поэзии 20-го века и прежде всего выходит на такое умозаключение: «Мне все видно, кроме меня самого, мне все подвластно, кроме меня самого; я могу за всех помолиться, кроме себя самого, потому что не знаю, чего мне просить для себя».

Эта тема есть у Окуджавы. Конечно, он лукавил, говоря, что «Молитва Франсуа Вийона» – это молитва жене. Безусловно, Ольга Владимировна сыграла в его жизни, в его творческом росте огромную роль. Конечно, Ольга Владимировна женщина поразительная, «зеленоглазый мой» – понятный…

Возможно ли, что метасюжет русского романа XX века, который вы выделяете, говоря о «Воскресенье», «Тихом Доне», «Докторе Живаго» и «Лолите», восходит к «Собору Парижской Богоматери» Гюго?

Нет, никоим образом. Потому что в «Соборе Парижской Богоматери» Эсмеральда не является никакой Гретхен. И она гибнет не потому, что ее освободили, и не потому, что ее вывели на свободу.

Вообще мне кажется, «Собор Парижской Богоматери» — это никак не фаустианская история. Его надо вдумчиво перечитать. Может быть, увидеть другие корни. Но мне этот роман всегда казался в каком-то смысле наивным, неинтересно написанным. Там есть совершенно гениальные куски, но безумное многословие портит всё дело.

Вообще Гюго, надо отдать ему должное, очень многому выучился. Понимаете, тот Гюго, которая писал «Отверженных» — роман уже во многих отношениях трикстерский, невзирая на свое дикое…

Кто ваши любимые исторические прозаики?

Морис Симашко, наверное, хотя как раз это серьезная проза, не беллетристика. Дюма – вот пример исторической прозы, которую интересно читать. Честно говоря, затрудняюсь назвать. Ну вот «Джек-соломинка» – замечательный роман Шишовой, но, к сожалению, он единственный такой роман. Трудно назвать человека, который казался бы мне хорошим историческим писателем. Дрюон казался мне всегда очень скучным. Может быть, я не в свое время начал его читать. Наверное, не в свое. Наверное, это надо было лет в 12, а я его прочел в 18. Не фанат я Дрюона. А вот, кстати говоря, Моруа – у него замечательные портреты. Ромен Роллан, его исторические портреты из эпохи французской революции, по-моему, чудовищно скучны,…

Зачем Виктор Гюго так подробно описывает собор в романе «Собор Парижской Богоматери»?

Потому что главным героем романа является собор. Собор – это символ Франции, символ готики, символ средневековья. «Собор Парижской Богоматери» написан до «Шпиля» голдинговского и до «Собора» Гончара. Это роман, в котором строительство собора уподоблено культуре. Там высказана гениальная мысль. Помните, с какими словами Квазимодо на руках выносит Эсмеральду? «Убежище», – он кричит. Потому что собор дает убежище всем. Тот, кто скрылся в соборе, тот освободился от людского гнева, от людского преследования, от закона. 

Собор Парижской Богоматери с его химерами, с его органом, с его суровостью все-таки символ христианского милосердия. И построен со всей чистотой пропорций, со…

Какие произведения Александра Дюмы заслуживают прочтения, кроме «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо»?

«Граф Монте-Кристо», по-моему, лучшая его книга, но я высоко ценю «Королеву Марго». Конечно, не всю трилогию, но «Королеву Марго», безусловно. Хотя и «Сорок пять» – это, конечно, замечательная книга. 

Потому у него был большой метафизический роман о Вечном жиде, насколько я помню. Конечно, надо читать «Записки учителя фехтования» в обязательном порядке. Наверное, имеет смысл почитать его новеллу «Семейство Ченчи». В числе многих историй, таких садомазохистских, это очень хорошая история. И потом, знаете, «Черный тюльпан» хороший роман. В принципе, конечно, я считаю, что «Двадцать лет спустя» лучше, чем «Три мушкетера». Он и интереснее, динамичнее, да и фигуры…

Видите ли вы в Гарри Поттере аналогию с «Тремя мушкетерами» Александра Дюмы?

Ну конечно. Собственно, 4 темперамента лежат в основе абсолютно любого бестселлера. Если Гриффиндор — это холерики (и, соответственно, Д'Артаньяны), то Пуффендуй — это сангвиники-Портосы, Когтевранцы — такие Атосы-флегматики. Я думаю, что Когтевран еще скажет свое слово. Пуффендуй его говорит в «Фантастических тварях». Ну и Слизерин — конечно, Арамис-меланхолик. Я меланхоликов вообще недолюбливаю. Арамисность, хитрость, карьеризм, такая определенная «мягкая сила» — это всё слизеринские черты.

Конечно, это 4 темперамента, и тут нет никаких принципиальных новизн. Идея 4-х темпераментов, еще начиная с Евангелия, стала системообразующей для бестселлера. Там можно спорить,…