Морис Симашко, наверное, хотя как раз это серьезная проза, не беллетристика. Дюма – вот пример исторической прозы, которую интересно читать. Честно говоря, затрудняюсь назвать. Ну вот «Джек-соломинка» – замечательный роман Шишовой, но, к сожалению, он единственный такой роман. Трудно назвать человека, который казался бы мне хорошим историческим писателем. Дрюон казался мне всегда очень скучным. Может быть, я не в свое время начал его читать. Наверное, не в свое. Наверное, это надо было лет в 12, а я его прочел в 18. Не фанат я Дрюона. А вот, кстати говоря, Моруа – у него замечательные портреты. Ромен Роллан, его исторические портреты из эпохи французской революции, по-моему, чудовищно скучны, как и все им написанное, простите меня, его любители.
И сам я, например, в 90-е годы выжил только потому, что мне повезло заплыть в теплую гавань с относительно чистой водой – в газету «Собеседник», где мы, благодаря Юрию Пилипенко, занимались тем, чем хотим, но при этом без ущерба для душевного здоровья и репутации. Таких сред было немного, такие среды гибли и лопались – как яковлевские «Московские новости», как Малкина и Прошутинской авторское телевидение, где тоже можно было оставаться человеком. Во всех этих сферах я работал, выжила «Новая газета», спасибо ей большое. Но чудовищное отношение к интеллигенции, презрение к ней (абсолютно необоснованное – обзывали ее «образованщиной» с легкой руки Солженицына, обвиняли в бесполезности), – это был, в общем, на самом деле, лучший класс российского общества. Просто он оказался неприспособленным к выживанию в упомянутой соляной кислоте, к игре по пацанским правилам. Поэтому этих людей не стало, поэтому вы имеете дело с тем, с чем имеете. Но, понимаете, ведь это же описано Гаршиным в той же «Attalea princeps»: когда пальма пробивает теплицу, развиваясь слишком быстро и разбивая ее крышу, она совершает самоубийственный акт. Она губит себя. Это неизбежно будет происходить.
Потому что когда надстройка (простите мне эту марксистскую терминологию, но здесь она вполне обоснована) в своем развитии радикально обгоняет базис, она действительно роет себе могилу или пробивает крышу и попадает на лютый мороз. Советская интеллигенция разрушила ту теплицу, в которой она только и была возможна. Но это не значит, что эта интеллигенция была плоха. В теплицах произрастают идеальные, редкие, требовательные растения, но что же поделать, если они попадают потом в чудовищную среду?
Понимаете, у меня была такая в свое время колонка – «Песнь заполярного огурца». Почитайте, если хотите. В Заполярье вырастили огурец, а потом не стало денег на теплицы. Я ел, кстати, эти заполярные огурцы – на Чукотке, когда Абрамович туда прилетал, и свита журналистов из «Огонька» с ним летала. И я должен вам сказать, что эти заполярные огурцы – да, они нежизнеспособны. Я сам – один из таких продуктов заполярной селекции. Я вырос там, где интеллигенция вообще вырасти не могла, где она проросла чудом, где она работала и выживала из милости. Это просто повезло мне быть человеком более-менее адаптивным и напористым, продолжая заниматься своим делом.
Вы бы видели, сколько гениально одаренных молодых филологов, математиков, футурологов (прогнозистов будущего); людей, которых растили для совершенно другой среды, сколько людей не реализовались, замолчали на полдороги. Понимаете, даже не начало перестройки, а начало 80-х было ознаменовано появлением множества талантливых людей. Таких, как Олег Коробейников в Новосибирске, Александр Щеголев в Петербурге. Из них реализоваться смогли единицы. Из поколения, которое родилось в начале 60-х, кроме Пелевина и Щербакова, по большому счету, некого назвать. Ну, Тодоровский. Кстати, сколько народу спеклось! И они ведь не были одиноки – они начинали в довольно ярком потоке, это была, как говорила Матвеева, такая весна талантов. Этих людей было очень много. Но посмотрите, что с ними стало. Одни самым позорным образом «зетанулись», а до этого были просто закомплексованными неудачниками. А другие вообще пошли заниматься черт-те чем. Другие просто не выпустили ни одной второй книги после первой удачной или выживали в биографическом жанре или журналистике. А многие просто не выжили вообще.
Я не говорю о трагической судьбе Бориса Рыжего, Дениса Новикова. Ведь Денис Новиков сказал:
А так: НЕНАВИЖУ
загулявшее это хамье,
эту псарню под вывеской «Ройял».
Так устроено сердце мое,
и не я мое сердце устроил.
Это нельзя было не ненавидеть. Люди, которые сформировались в 70-е годы, в 80-е и 90-е просто задыхались от отвращения. И никакой абсолютно вины советской интеллигенции в этом нет. Просто события пошли по наихудшему сценарию. Торжество блатняка в условиях полного отсутствия институтов. Власть в школе после выхода на пенсию старой училке захватило бандитье. Это, наверное, естественно.
