Толстой эмоционально и философски шел за эволюцией своего стиля. И вся его философия, все его мировоззрение – это идеологическое обеспечение его стилистической эволюции. Такое упрощение очень понятно. Потому что усложняться до маньеризма, до определенного предела можно, но потом «нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту».
К примеру простота в пейзаже Моне «Руанский собор» – все более и более схематично. Или, скажем, простота позднего Пикасссо: «Я в 20 лет умел рисовать, как Рафаэль, но к 70 научился рисовать, как ребенок». И действительно, некоторые поздние работы Пикассо – примитивизм на грани гениальности, на грани озарения. Надо очень издали смотреть, чтобы увидеть потрясающую композиционную сложность этих простых, детских фигур, совершенно наивных.
Я думаю, что стилистическая эволюция Толстого – это нормальный путь художника, который пришел к такому предельному упрощению, к предельной генерализации, к максимальному обобщению. И поэтому от предельной сложности, витиеватости «Анны Каренниой» с двумя параллельными линиями, сходящимися в невидимый замок, с массой намеков, вплоть до имен героев и их символического значения, он через «Смерть Ивана Ильича», через вот это ощущение всеобщей бренности, пришел к высшей простоте «Отца Сергия». Как орудие, как стилистическое орудие этого воплощения ему понадобилась «Азбука» на короткий момент. Кстати, «Азбука» – очень талантливая детская книга.
Кстати по этому же пути пошел Гаршин, которого Толстой выделял из всех других. И поэтому именно Гаршин написал «Сигнал» – такую библейскую притчу, с простотой и той же обобщенностью. Думаю, что путь Толстого – это путь той же генерализации сюжетов, и такой вызывающей, на грани фольклора, простоты стилистической. А потом уже на фоне этого пришли идеи опрощения быта, идеи отказа от имущества, идеи нищеты, бегства.
Это, в общем, стилистический выбор сначала, а потом уже мировоззренческий. Вообще у поэта, у большого прозаика стиль часто идет впереди мировоззрения. Мировоззрение подбирается под нужды художества.
