Почему люди свободной профессии в основном придерживаются социалистических взглядов?

Она меняется. Но из поэтов совершенно безусловные для меня величины – это Блок, Слепакова и Лосев. Где-то совсем рядом с ними Самойлов и Чухонцев. Наверное, где-то недалеко Окуджава и Слуцкий. Где-то очень близко. Но Окуджаву я рассматриваю как такое явление, для меня песни, стихи и проза образуют такой конгломерат нерасчленимый. Видите, семерку только могу назвать. Но в самом первом ряду люди, который я люблю кровной, нерасторжимой любовью. Блок, Слепакова и Лосев. Наверное, вот так.

Мне при первом знакомстве Кенжеев сказал: «Твоими любимыми поэтами должны быть Блок и Мандельштам». Насчет Блока – да, говорю, точно, не ошибся. А вот насчет Мандельштама – не знаю. При всем бесконечном…

Знаете, теоретически, наверное, не стоит. Но практически я пришел к выводу давно, что политики в чистом виде не существует. Политика — это всегда концентрированное выражение морали, нравственности. Это серьезная проблема. И видимо, есть политические симпатии, есть политические акции, которые с моим хорошим отношением к человеку не совместимы. Ну, ничего не поделаешь. И наверное, ничего дурного в таком отношении нет, потому что, в конце концов, непримиримость — это не такое плохое качество.

Слишком часто доброту путают с терпимостью. А вот Окуджава об этом очень хорошо говорил: «Очень часто за доброту принимают отсутствие брезгливости». Вот мне кажется, что надо…

Ну, как же? А трилогия Мережковского «Царство зверя» («Павел Первый», «Александр Первый» и «14 декабря»)? Это гениальное произведение, лучшее, что написано. А роман «Северное сияние»? Тоже замечательный, хотя насквозь советский.

А, в конце концов, «Смерть Вазир-Мухтара»? Грибоедовская судьба, которую Тынянов так хитро примерил на свою. Конечно, это роман о себе, но и о декабризме тоже. Мы знаем, что Грибоедов при всем своем скептическом отношении к заговору был в него интегрирован крайне глубоко. Слава богу, что его успели предупредить и об обыске, и аресте — и он сжег огромное количество документов. Ну, у Нечкиной в книге «Грибоедов и декабристы» все это подробно рассмотрено. А…

Цветаева писала: «Образ ахматовский, удар мой». То есть образ сам по себе трагический, романтический, интонация самообреченной любви, конечно, схожа с ахматовской. Что касается интонационного удара, напора, в этом смысле действительно что-то цветаевское в ней было. Я думаю, что если бы у Васильевой-Дмитриевой не было ее счастливого дара перевоплощаться, если бы она могла что-то писать о себе, она была бы поэтом, может быть, как минимум не меньшим, чем Ахматова, равным, может быть, Цветаевой. Но в силу долгой болезни, необходимости значительную часть детства провести просто в неподвижности, отвращения к собственной внешности и биографии она была таким человеком, который…

Вот Лев Толстой оценивал Ницше как «мальчишеское оригинальничанье полубезумного Ницше». Понимаете, конечно, имеет. И Толстой оценивал Шекспира, а Логинов оценивает Толстого, а кто-нибудь оценивает Логинова. Это нормально. Другой вопрос — кому это интересно? Вот как Толстой оценивает Шекспира или Ницше — это интересно, потому что media is the message, потому что выразитель мнения в данном случае интереснее мнения. Правда, бывают, конечно, исключения. Например, Тарковский или Бродский в оценке Солженицына. Солженицын не жаловал талантливых современников, во всяком случае, большинство из них. Хотя он очень хорошо относился к Окуджаве, например. Но как бы он оценивал то, что находилось в…

Видите ли, советская власть в свои последние годы любила стариков и детей. Старики, культ старости — это всё было присуще и «Белому Биму», и так далее. Действительно, она сама старела, советская власть. И стариков она уважала. Им везде был почет.

Конечно, было и то, о чем писал Борис Васильев в «Вы чье, старичье?»

Было и пренебрежение, и равнодушие, и хамство. Но в принципе, старик был такой ключевой фигурой в советской власти. Экономически он хорошо не жил, но советская власть, скажем так, брала его сторону. И она сама постоянно по-стариковски брюзжала, когда молодые целовались, и по-стариковски негодовала, когда молодые одевались в узкие брюки.

Дети были любимыми…

Не войны, понимаете? Нагибин абсолютно отравлен двумя средами, о которых он в основном и писал, потому что самое известное его произведение «Председатель» — это все-таки заказуха, притом что очень талантливая. Он абсолютно отравлен был сначала миром предвоенной Москвы, миром вот этих ребят типа Павлика, ребят с Чистых прудов, которые были акселератами, которые очень рано постигли сексуальный опыт, которые чрезвычайно рано состоялись и профессионально, и по-мужски, и по-женски, и творчески. Это мир людей из «дома на набережной», они все были знакомы между собой. Мне Фрид рассказывал: «Мы же все друг друга знали, я вот-вот должен был познакомиться с Белинковым…». Но тут его…

Борис Альтшулер — это замечательный физик и правозащитник, муж Ларисы Миллер, очень хорошего поэта. Но идея Альтшулера кажется мне замечательной, тут и говорить особенно не о чем. Но насколько она сегодня применима, я, право сказать, не знаю. Мне кажется, что есть время расцвета художеств (грубо говоря, идея художественного расцвета, возрождения), а есть время, когда мы можем заниматься просвещением, но не можем рассчитывать на успех. Это ведь, понимаете, время разбрасывать камни и время собирать камни. Мы можем сегодня заниматься просвещением. Но массовый интерес к искусству (то, что было хорошо в 70-е годы) — это сегодня недостижимо. Потому что общество более открытое, потому что страна…

Больше я люблю альбомы «Навигатор» и «Лошадь белая». И любимейшая моя песня БГ — это «Партизаны полной луны». Весь «Навигатор» без исключения, и «Лошадь белая». Но больше всего, конечно, «Еще один раз» — песня, которую я считаю просто лучшей из того, что он написал. Хотя и последние два альбома меня абсолютно восхищают.

Я очень хотел бы сделать с ним интервью. Другой вопрос, а о чем говорить с человеком, чей жизненный опыт и духовный опыт транслируется такими неоднозначными текстами? Если бы он хотел выражаться яснее — императивнее, скажем так — он бы это делал.

Ведь, понимаете, откровение транслирует себя в той форме, в какой оно хочет, какая для него органична. Гребенщиков ведь не…