Миллионы должны быть своими для поэта. Потому что поэтическое слово для того так мнемонично, для того так хорошо запоминается (Бродский много об этом говорил), что в отсутствие печатной традиции оно становится всеобщим достоянием. Да, конечно, поэт во многом ориентирован на общественный резонанс. Многих моих, так сказать, бывших коллег это завело в кровавый тупик. Потому что эти ребята, желая резонанса, желая, чтобы их слушала и читала страна, перебежали на сторону худших тенденций во власти.
Они стали поддерживать войну, кататься по стране с чтением военной лирики (очень плохого качества). Это нормально: когда у тебя нет общественного резонанса, когда твое слово не звучит, тебе нужна государственная поддержка, государственный рупор. Мне государственная поддержка не нужна и вообще довольно враждебна. Но я ориентирован на довольно широкий круг читателей – и не только в «Гражданине Поэте», и не только в «Письмах счастья» в «Новой газете». Нет, для меня как раз лирика – это способ достучаться до большинства. Конечно, поэзия не должна иметь тираж 200-300 экземпляров. Конечно, поэзия не есть камерное дело. Поэзия вообще рассчитана на гигантский резонанс. Тем более что Россия такую возможность предоставляет. Ведь Россия – это огромное сырое пространство, которое подзвучивает эхом каждое наше слово.
Для меня как раз вполне актуальны эти матвеевские слова:
И человечество с поэтом на запятках
Подобно армии со знаменосцем сзади
И с барабанщиком, отправленным в обоз.
Поэт – не в обозе. Поэт все-таки находится на стрежне общественной мысли, на главном ее течении. Если же по каким-либо причинам это течение становится людоедским, он себя противопоставляет ему. Потому что поэзия, которая зовет к братоубийству, не является поэзией.
Естественно, что для меня этот феномен славы Евтушенко, Вознесенского, Окуджавы, Ахмадулиной, Рождественского, Галича, Слуцкого, – это естественная вещь. Видите ли, Окуджава всегда говорил: «Нам повезло, но вообще-то поэзия – не дело стадионов». Это он говорил по излишней своей скромности и по привычке не обольщаться. А на самом деле, конечно, поэзия – это дело миллионов, это дело стадионов. Стадионы собирались слушать эту поэзию вовсе не потому, что не было других развлечений. Другие развлечения были: они могли играть в городки, и никто у них этого развлечения не отбирал.
Поэзия – это, вообще-то говоря «провод под высоким напряжением»… прикасаться к тому – все-таки ничего хорошего. Но поэзия – это способ прикоснуться к вечности, к каким-то значимым вещам. И если поэзия об этих значимых вещах не говорит, то грош ей цена. Только она должна не государственные лозунги поддерживать, а внутренние, экзистенциальные, она должна оперировать бытием.
Дело в том, что поэт в России, поэт в российской традиции – это не публицист, это лирик прежде всего. Россия – это лирическая страна. И обратите внимание, что пик славы Евтушенко был связан не с его поэтической публицисткой, которую он стал километрами гнать в 70-е, а с его интимной лирикой. И его сборник гражданских стихов так и назывался – «Интимная лирика», и это не просто так. Когда он дошел до того, что было с Маяковским, он стал писать «вдоль темы» (как Шкловский это называл). Он стал, грубо говоря, следовать за повесткой, а не диктовать ее. Но ранний Евтушенко, конечно, говорил от лица огромного поколения. Он говорил от лица именно его наиболее его храброй части, а не его комсомольских вожаков. Он сам это понимал.
«Румяный комсомольский вождь» – так о Павлове сказано в стихотворении «Памяти Есенина». Да, конечно, Евтушенко искал успех у интеллигенции. Но он искал успех не за счет совпадения с повесткой дня, а просто за счет того, что он начал говорить открыто и вслух о вещах, которые занимали миллионы, которые волновали миллионы. Именно это сделало его поэтом. Понимаете, самая главная проблематика в сегодняшней России – это даже не война, это не диктатура, а это именно рабство.
Я думаю, что самое гражданственное произведение Окуджавы – это «Песня о черном коте», когда он сказал очень точно: «Это песня не про Сталина, это песня про жильцов»:
Надо б лампочку повесить…
Денег все не соберем.
Просто у Окуджавы интонация его гражданственных стихов была довольно ироничной: «Ну-ка, вынь из карманов свои кулаки, мастер Гриша». Его даже можно было амбивалентно понимать. Но в любом случае, это было высказывание на больную тему. Конечно, поэзия – это дело миллионов. И Высоцкий стал поэтом миллионов не тогда, когда он написал «Песню певца у микрофона» или «Я не люблю». Он им стал, когда написал «Балладу о детстве» или «Что за дом притих..», то есть вещи опосредовано гражданственного звучания, вещи не лобового смысла.