Я не очень хорошо к ней отношусь. Я люблю Тендрякова раннего, в котором действительно есть такой тугой узел, есть ощущение неразрешимых советских проблем. Но я не очень люблю «Ночь после выпуска» именно в силу того, что там, понимаете, в душной, страшно душной атмосфере начала 70-х делается попытка постановки моральных вопросов. А в аморальной ситуации моральных выборов не может быть.
Как и «Шестьдесят свечей», как и «Расплата» — это всё квадратура круга, понимаете, трисекция угла. Это всё попытка разрешить неразрешимую задачу. Такое себе колумбово яйцо. И мне кажется, что особенно наглядно это в «Ночи после выпуска», когда в советской школе, полной лжи, выпускники пытаются найти для себя какие-то моральные императивы.
Единственное, что в этой вещи очень хорошо — это подпольный эротизм, напряженный, который там очень чувствуется. Эта сцена на пляже, довольно дикая, когда героиня показывает себя влюбленному неудачнику. Но во всём этом чувствуется очень сильный надрыв, болезненный надрыв.
Уж если на то пошло, мне гораздо больше, чем «Ночь после выпуска» талантливого Тендрякова нравится, скажем, повесть Юрия Вильямовича Козлова «Изобретение велосипеда», первый его роман. Или «Воздушный замок». Ранний Козлов был очень талантлив.
Вот тогдашняя подростковая литература — Леонид Липьяйнен, «Курортный роман восьмиклассника», или Козлов, или более поздняя повесть Ксении Драгунской «Заблуждение велосипеда» — тогдашние подростки были умнее взрослых. «Вам и не снилось» Щербаковой и ее же «Отчаянная осень». Это такая возможность написать экзистенциальную прозу в 70-е годы.
А Тендряков, мне кажется, был чужероден, потому что он этих детей не понимал, смотрел на них слишком извне. А вот сами о себе они писали хорошо. Кстати, «Изобретение велосипеда» Козлова — это неплохой роман. Ничто в творчестве Козлова не указывало на то, что он так вот ужасно эволюционирует. Но, в конце концов, какие-то проблески таланта есть даже в поздних его сочинениях.