Что вы думаете о творчестве Салли Руни?

Знаете, насколько я сложно отношусь к роману «Нормальные люди»,  настолько я обожаю картину. И не только потому, что там два фантастически обаятельных актера. Я даже не знаю, кто из них мне больше нравится. И не только потому, что там великолепные любовные сцены. А я должен вам сказать, что снимать любовные сцены еще труднее, чем писать.

Кстати, с моей точки зрения Салли Руни плохо пишет эротические эпизоды. Когда там герой про героиню говорит, что она «вся белая и мягкая, как тесто», – это просто очень плохо сказано. И неинтересно.

А вот когда это снимается, когда они играют, – да. Да и вообще, фильм мне нравится гораздо больше романа. Я еще хотел бы подчеркнуть разницу…

«Нормальные люди» – хороший роман и еще более хороший фильм, в первую очередь благодаря двум совершенно очаровательным актерам. Дейзи – совершенно очаровательная актриса британская, но они оба очень хороши. Вот еще что удивительно. «Нормальные люди» – это действительно очень простая история. Даже примитивная. Понятно, что это отчасти любовь барышни и хулигана; понятно, что все сюжетные матрицы там налицо. Но есть какая-то человечность в этом, какая-то чисто человеческая составляющая. Понимаете, двое застенчивых  – при всей разности их статуса – умных подростка всерьез преодолевают мучительные физиологическое, социальные, возрастные барьеры. И в самой серьезности, с которой…

Видите ли, Троепольский (начнем уже, так сказать, от яиц Леды) очень серьезный сатирик, начинавший в 60-е годы, печатавшийся в «Новом мире» у Твардовского. «Белый Бим» появился в почвенническом «Современнике», а вообще-то Троепольский совсем не почвенник. Троепольский — автор «Чернозема». «Чернозем» — как раз такой довольный конъюнктурный роман. Не конъюнктурный — советский. Вот эти его записки про Прохорова 17-го — это было такое довольно веселое чтение. Он очеркист класса Овечкина, как мне кажется, и писатель довольно глубокий. Воронеж не зря им так гордится.

«Белый Бим Черное ухо» — это самое известное, но далеко не самое совершенное его произведение. Лучшим его текстом был бы так…

Писал о нём подробно, у меня большая статья в «Новой газете» была о «Виноваты звёзды».

Понимаете, чем мне нравится Грин? «Бумажные города» — в меньшей степени, хотя это тоже очень милая книжка. Но вот именно «Виноваты звёзды». Почему у нас так не пишут? Главный рецепт: эта книга написана о детях, как о взрослых. Мариам Петросян близка к этому: книга написана как бы о детях-инвалидах, но написана о них, как о волшебниках, о сверхлюдях, о красных драконах и так далее.

Мне кажется, что Грин написал смешной и трагический роман, роман на уровне Лемони Сникета, которого я, кстати, ценю чрезвычайно высоко. Я знаю, что это псевдоним Дэниела Хэндлера. На уровне «33 несчастий». Я люблю гротеск. Я…

Я не очень хорошо к ней отношусь. Я люблю Тендрякова раннего, в котором действительно есть такой тугой узел, есть ощущение неразрешимых советских проблем. Но я не очень люблю «Ночь после выпуска» именно в силу того, что там, понимаете, в душной, страшно душной атмосфере начала 70-х делается попытка постановки моральных вопросов. А в аморальной ситуации моральных выборов не может быть.

Как и «Шестьдесят свечей», как и «Расплата» — это всё квадратура круга, понимаете, трисекция угла. Это всё попытка разрешить неразрешимую задачу. Такое себе колумбово яйцо. И мне кажется, что особенно наглядно это в «Ночи после выпуска», когда в советской школе, полной лжи, выпускники пытаются найти для…

Понимаете, ощущение смертной скуки — оно оттого, что это просто книга, написанная человеком, как ему кажется, очень хорошо понимающим законы строительства литературы. Вот такое чувство, что Ханья Янагихара посетила несколько курсов писательского мастерства и написала книгу, содержащую так называемые хуки — крючки, которые вживляются в читательскую плоть и за нее дергают. Это очень плохая книга.

Мне кажется, что Донна Тартт делает то же самое. Хотя Юлий Дубов считает Донну Тартт великим писателем, а Дубов сам достаточно большой писатель, чтобы я верил его мнению. Может быть, он прав. «Тайная история» вполне себе ничего, но «Щегла» я считаю абсолютно дутой величиной.

Вот если кто умеет писать страшное, так это Маша Галина. Она живет в Одессе сейчас, вместе с мужем своим, прекрасным поэтом Аркадием Штыпелем. И насколько я знаю, прозы она не пишет. Но Маша Галина – один из самых любимых писателей. И вот ее роман «Малая Глуша», который во многом перекликается с «ЖД», и меня радуют эти сходства. Это значит, что я, в общем, не так уж не прав. В «Малой Глуше» есть пугающе страшные куски. Когда там вдоль этого леса, вдоль этого болота жарким, земляничным летним днем идет человек и понимает, что расстояние он прошел, а никуда не пришел. Это хорошо, по-настоящему жутко. И «Хомячки в Эгладоре» – очень страшный роман. Я помню, читал его, и у меня было действительно физическое…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Вот это и есть прием. Вот это и есть талант. Мы не знаем и никогда не узнаем, как она с ним связана. А просто все связано со всем. В письмах матери героя, сумасшедшей, доживающей в сумасшедшем доме, в письмах её к сыну зашифровано имя Дзампано. А она ничего о нем не знает, скорее всего, просто в мире действует общая сила, которая двигает людьми, как марионетками, а люди понятия об этом не имеют. Это прием Данилевского, иллюстрирующий эту мысль. Это просто чтобы вам было страшнее. А никак она не связана. Так-то проще всего подумать, что у нее что-то было с Дзампано и, может быть, он — отец героя… Допускайте все, что угодно. А важно, что все в мире связано со всем. Вот и все.

Да не ждала, они и так ее уничтожали. И я не думаю, чтобы задумана была ловушка, чтобы заманить ее сюда. Разумеется, было очевидно, что Эфрона после убийства Рейса они заберут. Вопрос о степени его участия там — был ли он только шофером, убивал ли,— это дискутируется. Но то, что для Эфрона не было пути, кроме бегства в Россию, это очевидно. А для Цветаевой бегство было совершенно не императивным. Она могла остаться там с Муром, но она же написала: «Вот и пойду, как собака». Она же писала ему в письме: «Я буду за вами ходить, как собака». И двадцать лет спустя написала в той же тетради: «Вот и пойду, как собака».

Я не знаю, осталась ли Цветаева в живых, если бы они остались с…