Я очень люблю последний диск Щербакова. Вообще люблю Щербакова. Это для меня такой же глоток воздуха, такого цветного воздуха, как вообще все любимые авторы. И он восхитительно ненавязчив, очень тонок и по-прежнему поражает разнообразием художественных средств. Но именно вот в этих последних дисках ничего принципиально нового я не вижу. Это тот Щербаков, которого я люблю и о котором я писал довольно много. Практически все, что было о нем написано в нулевые годы, оно сохраняет свою актуальность. Когда появится какое-то принципиально новое качество, новая манера, новая лексика, новая тематика, тогда об этом можно будет говорить. Пока, на мой взгляд, это продолжение лучших щербаковских традиций. Он работает, не роняя себя ни в чем, не меняя уровня, не уступая совершенно общей деградации эпохи, продолжая оставаться, безусловно, лучшим поэтом своего поколения. И я совершенно пока, так сказать, не вижу, что добавить ко всем этим констатациям, которые я начал в той или иной форме публиковать ещё с конца восьмидесятых.
Хотя, так сказать, мне по-прежнему очень не нравится попытка представить творчество Щербакова, ну, как бы некоторым интеллектуальным лакмусом, некоторым интеллектуальным цензом, отсекающим непосвященных. По-моему, Щербаков очень понятен, очень внятен. Потому что признак непонятности — это, как правило, невнятность авторского высказывания, а не глупость аудитории. Мне кажется, он очень внятен, очень четок. Многозначен, безусловно, но любители для самоуважения называть его сложным по-прежнему внушают мне такую же неприязнь, какую я внушаю им. Это у нас ними взаимно. Вот разница только в том, что снобы не любят меня, а я люблю снобов, я ими восхищаюсь. Снобы не очень красиво живут, но красиво умирают. Я вообще люблю людей, которым не безразлично мнение о них, которые вот следят за тем, как они выглядят. В этом смысле снобизм — явление очень интересное. К самому Щербакову это не имеет отношения, а к некоторой части его аудитории — имеет, безусловно. И я думаю, что снобизм — это не так плохо. То есть это плохо в обычных обстоятельствах и хорошо в экстремальных. Вот Ходасевич — это сноб из снобов, но какая героическая смерть! Да в каком-то смысле героическая и жизнь. И потом, он сам про себя все так хорошо понимал.
