Вы просто не знаете обстоятельств написания книги. «Жизнь и судьба» начата в 1946 году, тогда она называлась «Сталинград». Впоследствии первый том романа (кстати, который я больше люблю) под названием «За правое дело» был напечатан в «Новом мире» и подвергнут резкой критике, потом реабилитирован. Книга имела грандиозный читательский успех как первый правдивый роман о войне. Второй том начат тоже задолго до «Ивана Денисовича»: это примерно 1955 год — старт работы над книгой и 1961 год — её окончание. Солженицынская повесть, напечатанная в 1962-м, не могла повлиять на Гроссмана, если же вы имеете в виду тренд, то есть освобождение заключенных, то и тогда антисталинская литература была представлена единичным текстами, гораздо более половинчатыми, чем у Гроссмана.
Проблема книги Гроссмана в другом: в том, что он все-таки действительно многого себе не позволил, потому что писал советский роман в надежде на его публикацию. Почти все договорено в повести Гроссмана «Все течет», которая является как бы финалом или, если угодно, эпилогом всей его литературной деятельности. То есть там он замахнулся уже и на Ленина. Но, подозреваю, что и Ленин — это не предел и не последний ответ, потому что здесь придется отвечать глубже, приходиться заглядывать в корни русской монархии, русской государственности в стране, главной задачей которой на протяжении веков было бегство народа от государства — именно за этот счет она так и расширялась, пока не уперлась в океан,— в этой стране феномен русской власти виноват не только в ленинизме, но и виноват он в монархии, и если бы эта монархия не была бы так самоубийственна, то никакая бы революция в 1917 году не победила.
Так глубоко ни Гроссман, ни Солженицын не заглянули. Боюсь, что только нашим потомкам или, может быть, нам в старости предстоит некоторые диагнозы расставить. Хотя к ним вплотную подошел и Янов. Не знаю, как вы относитесь к нему, но, по-моему, это крайне интересный мыслитель. Да ещё до него многое успел сказать Чаадаев. То есть, к сожалению, вопрос упирается не в Ленина. Но, возвращаясь к Гроссману, для своей эпохи, для своих задачи он сделал максимум. И книга его, может быть, не обладая достаточно глубокой философской концепцией, обладает очень большими и бесспорными художественными достоинствами. Она, конечно, не «Тихий Дон» и не «Война и мир», но при этом, описывая войну, Гроссман нашел многие методы и приемы, которые до него были просто недоступны.
Это замечательные тексты, другое дело, как правило заметил Аннинский, «если «Война и мир» — это поток, то Гроссман — это некая сыпучая субстанция, текст не течет, а сыплется, он слишком фрагментарен. Но при всем при этом там есть потрясающей изобразительной силы фрагменты.
