Почему вам не нравится роман «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси?

У меня было такое впечатление от этого романа, что это такой ответ на «Конец главы» Голсуорси. Роман о Второй мировой войне, главный герой – летчик, по-моему, что ли. Это попытка ответить на «Цветок в пустыне» Голсуорси, где задается вопрос: «Вот мы, носители старой традиции, мы отмираем и это понимаем. Но ведь на смену нам приходят те, кто еще хуже. Потому что никакие перемены не улучшают мир и не меняют человека. В чем же правда – в фашизме или коммунизме, которые приходят на смену ограниченной аристократии?» Или, может быть, правда в религии? Но не случайно Дезерт «пустыня» там главный герой, который принял ислам под давлением, исполняя пустую формальность. У Голсуорси все это подробно…

Вообще на «Человеческую комедию» больше всего похож Голсуорси. Таким английским Бальзаком, как мне кажется, был Голсуорси. Просто дело в том, что «Гобсек» — он же сложно написанная вещь.

Гобсек — это персонаж, который не Плюшкин, хотя он оказал колоссальное влияние на Плюшкина. Но Плюшкин — это прореха на человечестве. И то мы в нем угадываем что-то хорошее. По замыслу Гоголя, он должен был пойти странствовать по России и в Сибири встретиться с Чичиковым.

На самом деле Гобсек — это как, помните, по характеристике Пушкина: «У Мольера Скупой скуп и только, у Шекспира Шейлок скуп, мстителен, чадолюбив, остроумен». Более объемный образ. Гобсек действительно остроумен. У него есть…

У меня есть лекция о Британии в конце XIX века, она называется «Дети Диккенса». Это шесть авторов, может быть, семь, которые вышли из диккенсовского периода британской литературы. Это прежде всего такая парочка антагонистов, ортогонально совершенно подходящих к христианству, как Честертон и Уайльд. Уайльд представляется мне лучшим христианином, скажем так, более практикующим и свободным от таких крайностей честертонианских, как, например, симпатия к Муссолини (слава богу, недолгая, он не дожил все-таки, но он бы понял; у него со вкусом лучше обстояло). Это Стивенсон, это Моэм, это Голсуорси, безусловно, и это Бернард Шоу. Вот эти шестеро-семеро авторов, еще Рескина следовало бы назвать,…

Видите ли, теория литературных инкарнаций действует в странах с циклическим развитием, где воспроизводятся политические схемы, событийные схемы, ну и соответствующие типажи: Жуковский — Блок — Окуджава. А вот… Там очень много сходств. А вот Моэм и Голсуорси, они живут в такой стране со стержневым развитием, с осевым временем, и они не повторяются никак. Ни Макьюэн, ни Айрис Мердок, никто из современных… ни Майкл Коул,— они не повторяют ни Диккенса, ни Моэма, ни Голсуорси. Там прошлое проходит, а не воспроизводиться бесконечно, и не вызывает бесконечных дискуссий. Там не производят беспрерывно разрушение памятников, там Черчилля не обсуждают, а обсуждают Мэй, обсуждают Брекзит, обсуждают…

Очень просто: Зулейка Доусон решала задачу кассовую. Ей хотелось продолжить бестселлер, создать фанфик, а если повезет — франшизу. Но франшиза ведь очень редко решает внутренние проблемы. Посмотрите, сколько было вокруг романа Рипли «Скарлетт» шуму, романа,— и ничего абсолютно. Ну, продолжила она. Но нас же интересует не судьба Скарлетт, в конце концов, как она там будет продолжаться, вернет ли она Ретта или не вернет она Ретта, да? Их никогда не было. Плевать, в сущности. Нас интересуют не биографии этих героев, а решение внутренней проблемы, которой была одержима лично Маргарет Митчелл, которая решала для себя вопрос: «А хороша ли та страна Америка, в которой национальной героиней…

Голсуорси при всём традиционализме такой своей формы большого семейного романа, романа о семейном decline, о семейном упадке, он выступает безусловным новатором, мне кажется (я бы даже рискнул сказать — пионером) в одном аспекте.

Вот в «Конце главы» поставлен очень важный вопрос. Там есть герой-поэт, который, когда его самолёт разбился в пустыне, оказался в плену, и ему предложили принять ислам. И он ислам принял, потому что его жизнь стоила для него дороже, чем убеждения. Разумеется, если бы его заставили расстреливать кого-то, расстреливать единоверцев, он бы этого делать, конечно, не стал. Но поскольку он в силу его убеждений не разделяет религиозных предубеждений всяких и не…

Эти романы объединены не неспешным повествованием, а темой распада семьи. Это один из важных сюжетных архетипов XX века. Вот «Дело Артамоновых» Горького, которое сделано, конечно, под влиянием «Будденброков»,— это его давняя мечта, как он говорит, «коротко написать большой роман». Из больших, масштабных эпосов о семейном распаде — это, как правило, романы с фамилией героя в названии.

Самая, по-моему, выдающаяся книга — это «Семья Тибо». Вообще Роже Мартен дю Гар своего «Нобеля» заслужил. Мне кажется, что это писатель очень высокого класса. И «Семья Тибо» — это совершенно драгоценный для меня роман, потому что, во-первых, невероятно обаятельна личность Антуана. И наверное, Рашель —…

Если вам это понравилось, я бы рекомендовал Голсуорси, «Сагу о Форсайтах» или, наверное… Ну, скорее «Конец главы». «Конец главы» — его прощальная трилогия, в общем, последнее произведение. Очень интересная там тема. Там лётчик английский попал в плен и принял ислам. И вот часть общества его осуждает, невеста оправдывает. Интересная книга. Ну, это только одна книга, о которой я рассказал, если вам нравится про отношения.

Энтони Поуэлл — неплохой писатель, если вы читаете по-английски. Его серия, по-моему, из 12 романов на русский язык не переведена (не вся, во всяком случае). Нравится мне, честно говоря, и очень много из современной британской прозы, и американской. Если у вас есть…

Пока это как статья не оформлена, но, возможно, я сделаю из него большое высказывание. Мне бы не хотелось, чтобы это воспринималось как критика Толстого. Это всего лишь догадка о том, что его переворот 1881 года и арзамасский ужас 1869-го был следствием прогрессирующей душевной болезни, которая –  и это бывает довольно часто – никак не коррелировала ни с его интеллектуальными, ни с его художественными возможностями. Есть масса душевных болезней, которые сохраняют человеку в полном объеме его творческий и интеллектуальный потенциал. Более того, он критичен в отношении этих болезней, он это понимает. Глеб Успенский прекрасно понимал, что он болен, что не мешало ему испытывать чудовищное…

Дай бог вам такого «несчастливого брака». Это был брак исключительно гармоничный, потому что мало того, что они пятьдесят прожили. Но, по крайней мере, сорок лет из этих пятидесяти были ничем не омраченной трогательной близостью. А первые двадцать – это была вообще идиллия. И если ваша жена переписывает ваши неудобочитаемые рукописи, участвует во всех ваших авантюрных проектах по поводу перестройки управления имением, исправно рожает вам детей и берет на себя всю заботу о доме, о хозяйстве, – этот брак можно назвать идеальным. Тем более, что она лучший его пониматель и лучшая его собеседница.

Я думаю, что лучше всего к пониманию брака Толстого подошла Дуня Смирнова в фильме «История…