Голсуорси при всём традиционализме такой своей формы большого семейного романа, романа о семейном decline, о семейном упадке, он выступает безусловным новатором, мне кажется (я бы даже рискнул сказать — пионером) в одном аспекте.
Вот в «Конце главы» поставлен очень важный вопрос. Там есть герой-поэт, который, когда его самолёт разбился в пустыне, оказался в плену, и ему предложили принять ислам. И он ислам принял, потому что его жизнь стоила для него дороже, чем убеждения. Разумеется, если бы его заставили расстреливать кого-то, расстреливать единоверцев, он бы этого делать, конечно, не стал. Но поскольку он в силу его убеждений не разделяет религиозных предубеждений всяких и не считает это каким-либо серьёзным фактором, то он ислам принял, не отрекаясь при этом от чего-то интимно для него важного.
И вот его все морально осуждают, а главная героиня считает, что он поступил совершенно правильно, потому что она его любит. И он потом сам жертвенно отказывается от неё и уезжает, чтобы не отравлять ей жизнь. Ну, можно спорить о том, в какой степени устарели идентификации вроде веры. А можно спорить о том, в какой степени этот герой прав или в какой-то степени он, может, кощунствует.
Но для меня одна абсолютно принципиально важная здесь вещь — то, что проблема поставлена, и поставлена она таким консерватором, как Голсуорси. Неслучайно именно был первым президентом ПЕН-клуба, фактически его создателем. Это вопрос о свободе совести. И конечно, те, кто осуждает этого героя, для меня совершенно неприемлемы. О его выборе я могу спорить. Но о тех, кто его осуждает, спорить не могу — мне с ними всё понятно.
Поэтому вот этот культ фарисейства, архаики, который неслучайно совсем описывается у Голсуорси в его последнем романе (он умер от рака мозга через год после того, как эта книга была закончена),— это для меня очень значимый, я бы рискнул сказать, подвиг художника. Конечно, «Конец главы», может быть, в некоторых отношениях слабее, чем «Сага о Форсайтах». Но вы обратите внимание, вот на какую вещь.
Голсуорси в «Конце главы»… Там один герой пишет предсмертное письмо, и в нём содержится важное очень пророчество. Голсуорси в «Конце главы» совершенно правильно задаёт вопрос. Да, безусловно, прошлое не даёт ответов. Прошлое, безусловно, должно быть преодолено. Но вот то будущее, которое пришло в XX веке, — оно же в некоторых отношениях ещё хуже, оно ещё ужаснее. Тот ли тоталитаризм, который мы видим в России, тот ли чудовищный фашизм, который мы видим в Германии, тот ли уже тогда поднимавший голову воинственный ислам, который мы видим на Востоке, а после ухода оттуда англичан он и вообще стал одной из главных опасностей,— является ли всё это ответом на вызовы XX века? Нет, конечно.
И абсолютно прав Голсуорси, когда он говорит: «Да, безусловно, аристократическая культура вырождается. Да, старая Англия уже ничего не может. Да, конечно, сколько бы мы ни говорили об аристократии, как бы ей ни восхищались, но аристократия своё отжила. А вот то, что приходит ей на смену — охлократия, является ли это достойным?»
Здесь, конечно, сама постановка этого вопроса тоже героична. Конечно, вот это то, о чём сказал впоследствии Аверинцев: «Двадцатый век скомпрометировал ответы, но не упразднил вопросы». И вот мы сегодня стоим на той же самой исторической развилке, которая, кстати говоря, и у Феллини в «Репетиции оркестра» показана: да, старое уже не годится, а новое пока пахнет только разрушением и позором, поэтому мы должны попробовать заново с той же цифры. Я слышу уже этот стук дирижёрской палочки, как бы нам говорящей: «Ребята, с той же цифры!»
