Ну, от чего бегут герои? Тут ответ предельно простой. Хорошо рассуждать о том, что от себя не убежишь, в тёплой кухне. А когда ты подвергаешься непосредственному риску физического уничтожения, говорить о пользе или вреде бега довольно смешно. Они бегут от большевистского нашествия. Другой вопрос — куда они прибегают и в какой степени это может их спасти?
«Бег» не кажется мне самой сильной пьесой Булгакова. Да и вообще, так сказать, «Бег» — это, понимаете, вещь, написанная изначально как сценический хит. Этим сценическим хитом она и является. Там несколько сцен, которые для актёров ну просто подарок, абсолютная песня. В частности, знаменитая вот эта картёжная игра с атаманом Чарнотой («Ты азартен, Парамоша!»). И всё это… Посмотрите, какую конфету из этого сделали Алов и Наумов с Ульяновым. Это такая сцена, которая, в общем-то, и не требует даже большого режиссёрского мастерства. Всё, что касается Хлудова, там замечательно сделано. Ну, Булгаков вообще мастер сценического хита, пьесы эффектной и рассчитанной именно на закат НЭПа — ну, таких пьес, как «Зойкина квартира», например, или как «Багровый остров». Это такие сценические памфлеты. И их у него довольно много.
Мне кажется, что «Бег» — это как раз вещь во многом бьющая на внешние эффекты. И самое главное, что это вещь во многом очень подражающая Алексею Толстому. У Булгакова к Алексею Толстому был такой комплекс своеобразный. Он ненавидел его, конечно, люто (достаточно вспомнить, как он изображён в «Театральном романе»), но тем не менее его идеями и даже, в общем, его приёмами он пользовался. И королями сцены в конце двадцатых были Булгаков и Алексей Толстой, в том числе со своим абсолютно конъюнктурным и скандальным «Заговором императрицы» совместно со Щёголевым.
Алексей Толстой придумал тараканьи бега. Тараканьи бега впервые появляются в «Похождениях Невзорова, или Ибикусе» — в повести, которую совершенно справедливо Корней Чуковский называл лучшим произведением Толстого. Там как раз вот это вписывается в тот же ряд, что и Хулио Хуренито, и замечательный Бендер, и Беня Крик. Невзоров (простите за совпадение), главный герой «Ибикуса» — это один из ряда замечательных русских трикстеров, таких вот жуликов двадцатых годов, который успешно встраивается, в том числе и в Константинополе. И вот там — в «Похождениях Невзорова» — впервые появляются тараканьи бега, которыми Булгаков так изысканно воспользовался. Но Толстой-то был за границей, а Булгаков-то не был.
Поэтому «Бег» — это именно вещь, во многих отношениях бьющая на внешний эффект, местами весёлая, местами трагическая, романтическая (взять там всю эту замечательную историю любви — абсолютно живую нитку, пришитую к драматическому памфлету). В общем, как к этому сочинению ни относись, оно о неизбежности вот этого прощания с родиной. Там самая-то лирическая нота — это то, что: «Сто лет, тысячу лет я буду сидеть у врат рая со шляпой и ждать, чтобы мне подали мою родину, но моя родина, господа, не влезет в шляпу». Вот этот ужас от прощания с родиной, к которой надо вернуться и нельзя вернуться,— это, по-моему, самая живая там эмоция. От себя-то, конечно, не убежишь, а от большевиков — можно.
