Есть ли в образе Маргариты из романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова что-то от Анны Ахматовой?

Это не полное убийство. Это просто личный выбор каждого. Ну многие люди, многие духовидцы говорят вполне определенно, что смерть или бессмертие души— это личный выбор. Берлиоз для себя сделал вот такой. Это не Воланд сделал его пустым местом. Берлиоз отрицает бессмертие, не хочет бессмертия. В конце концов, это же личный выбор каждого. Кто-то имеет право на бессмертие, кому-то оно не нужно. Кто-то хочет исчезнуть целиком. Кому-то хватит, кто-то устал. Вот Кушнер же пишет всё время: «Хватит мне той жизни что была». Имеет право. Да и вообще, многие говорят уже о том, что бессмертная душа есть далеко не у всякого. Отрастить себе душу— не такой уж труд. Об этом Евангелие говорит исчерпывающе.…

Книга Скатова очень хорошая, но лучшая биография Некрасова – это «Рыцарь на час», то есть автобиография. Или, если брать прозу, то это «Жизнь и похождения Тихона Тростникова». Он начал писать в 40-е годы автобиографический роман. У Некрасова вообще было два неосуществленных великих замысла: автобиографический прозаический роман «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» и неоконченная великолепная по эскизам драма в стихах «Медвежья охота», где он выносит приговор поколению и где медвежья охота вырастает до такого масштабного символа. Только у Тендрякова в рассказе «Охота» она была так же интерпретирована. Такая охота на своих, потрава.

Про Некрасова мог написать только Некрасов.…

Видите ли, Нобелевская премия присуждается все-таки по итогам долгой литературной карьеры. Причем эта литературная карьера должна проходить на глазах Запада, она должна быть достаточно публична. Булгакова знали за границей, знали довольно хорошо. Прежде всего в Европе, где в изобилии ставились его пьесы  – без его разрешения, без отчисления ему каких-либо гонораров. Булгаков был, безусловно, знаменит в узких кругах. Его хорошо знала русская эмиграция по обе стороны океана. Булгакова любили, Булгаковым восхищались понимающие толк в театре артисты и режиссеры. Лучше всего его знали именно с театральной стороны.

Кто-то знал «Белую гвардию», настолько популярную, что к ней…

Нет. Я думаю, что «Гамбринус» играет более важную роль в русской прозе. С него началась одесская школа, южная школа вообще. Именно с Гамбринуса начался Ильф и Петров, Олеша, и такие менее известные авторы, как Гехт, Бондарин. Конечно, влияние его на Катаева было огромно. Я вообще думаю, что южная школа, «юго-западная», как её ещё называют, одесская и отчасти киевская в лице Булгакова, школа гудковская, если брать 20-е годы, началась именно с Куприна.

Потому что Куприн, хотя он самого что ни на есть наровчатского происхождения, и долго жил в Петербурге, и долго был в Москве, но он по темпераменту южанин. Почему, собственно, он и написал «Черный туман» о том, как Петербург высасывает жизнь из…

Видите ли, это вполне обоснованное впечатление. У многих возникал подобный вопрос, потому что Швондер есть у нас. Другое дело, что Швондер — это представитель определенного политического типа, а не определенного национального, этнического клейма. Конечно, засилье таких швондеров в 20-е годы провоцировало антисемитизм. Корни этого антисемитизма, на мой взгляд, убедительно вскрыты в книжке Головкиной-Корсаковой «Лебединая песнь», потому что там как раз один еврей, облагодетельствовавший белого офицера, понимает, что белый офицер остался антисемитом несмотря ни на что.

Это распространенная вещь, пустившая, видимо, в русском народе куда более глубокие корни, восходящая еще…

Меня вообще спрашивать о прозе Лидии Чуковской в достаточной степени бессмысленно и даже опасно, потому что при полном признании её огромного таланта и при большой симпатии к её взглядам и судьбе, я не принимаю главного — не принимаю её позиции Немезиды. «Немезида-Чуковская» называла её Габбе, и называла, наверное, не зря. Потому что для меня Лидия Корнеевна — это образец человека, который готов нести поэта на руках, пока он идёт на Голгофу, но стоит ему ступить шаг в сторону, как тут же она обрушивает на него своё презрение.

Что касается Ахматовой. Ну, Анна Андреевна была не пряник, что там говорить, и с Чуковской она вела себя не очень хорошо. Но есть страшное подозрение. Вот если рядом с вами…

Не случайно, что многие спрашивают об этих сказках, потому что описанные в них ситуации — прежде всего «Золотой петушок» или «Сказка о попе и работнике его Балде» — все это становится пугающе актуальным. Ну, понимаете, не так уж много я могу назвать работ, которые бы анализировали прицельно пушкинские сказки. Помимо прицельно существующих многочисленных работ о фольклорности, народности Пушкина (все это, как вы понимаете, в сталинский период советского литературоведения активно насаждалось), я назвал бы прежде всего работу Ахматовой о фабульном генезисе «Сказки о золотом петушке». Она возвела это к Вашингтону Ирвингу и торжествующе обнаружила эту книгу у Пушкина в библиотеке.

А…

Нет, конечно, Иешуа никаким трикстером не является, потому что это совершенно другая трактовка Христа, совершенно новая христология. Справедливо, на мой взгляд, наблюдение Александра Мирера, который в своей книге «Евангелие Михаила Булгакова» (и «Этика Михаила Булгакова») писал, что и Пилат на самом деле образует цельную фигуру Христа, поскольку Христос реальный, или Христос исторический, или Христос религиозный как бы раскладываются у Булгакова на две испостаси — силовую и гуманную. Это довольно дерзкая мысль, но, в общем, в структуре романа она находит подтверждение. Но если искать какие-то… Вот тут сказано: «Допустим, Левий Матвей — прообраз Ивана Бездомного, но где прообразы Пилата…