Кого из советских пародистов, кроме Александра Иванова, вы могли бы выделить?

Рассказ Бабеля «Соль» — один из лучших рассказов «Конармии». Потрясающая речевая маска Никиты Балмашева. От его же имени написан гениальный рассказ «Измена».

В чем он гениален? Страшная жестокость, страшное зверство. С одной стороны, тупость спекулянтов, которые спасают жидов — «Вот говорят: вы жидов спасаете, вы за народ не думаете». С другой стороны, страшные зверства Конармии — «И сняв со стены верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли республики». Убийство женщины предстает как такой акт мировой справедливости.

И соль здесь — довольно многозначная метафора. Соль — не просто стержень, вокруг которого вращается рассказ, не просто мешок на…

Ну, естественным образом это такая попытка изобразить жестокий мир, жестковыйный мир отца, который ломают сыновья. Попытка как бы реинкарнации Гоголя — это Бабель, тоже на южнорусском материале, который написал ровно такую же историю Тараса Бульбы, только в функции Тараса там Мендель Крик, а вместо Остапа и Андрия там Беня и Левка. Это два сына, один из них более сентиментальный, другой более брутальный, которые пытаются в жестковыйный мир отца, довольно страшный, привнести какую-то человечность. Но ни у того, ни у другого это не получается, и они оба обречены.

Это такая попытка христологического мифа, попытка переписать христологический миф на материале Запорожской Сечи. Для меня,…

Не верю в такую вероятность. Хотя многие продолжают этого ждать. Как ждут, кстати говоря, до сих пор (это лишний раз подчеркивает тайное родство Бабеля и Гоголя) какого-то тайного архива Бабеля, который всплывет из архивов КГБ. Может быть, кое-что и не уничтожили. А можно быть, ничего и не было в этих изъятых папках, или были только черновики. Всё может быть.

Как бы то ни было, Бабель и Гоголь — это такие, если угодно, две инкарнации одного типа. И неслучайно обоих так волновала проблема христианства. Одного — в образе Остапа и Андрия, а, соответственно, другого — в образе сыновей Менделя Крика. Мендель Крик и Тарас Бульба — это два таких трагических, христологических персонажа.

Дело в том, что ирония Сократа — это высокая пародия, это ирония Христа. Ведь и Христос, как я уже много раз говорил, занимается высоким пародированием Ветхого Завета. Сократовская ирония возвышает, киническая ирония снижает. Просто вещь можно переместить в более высокий контекст — усилить её; а можно в цинический, грубый — ослабить. Вот Блок говорит прежде всего об иронии именно в киническом смысле, потому что подвергать всё осмеянию — это признак отказа от исторического усилия, это признак слабости.

В своё время, например, Петров в книге «Мой друг Ильф» писал: «У нас не осталось мировоззрения, нам его заменила ирония». Это так. В этом смысле представители одного поколения и…

Евгений Федоров довольно подробно в «Жареном петухе». Вообще, Федоров, по-моему, первоклассный автор, я его горячо рекомендую. «Бунт» у него главная книга. Мне кажется, что у Юрия Грунина в «Спине земли» можно найти довольно яркие зарисовки. Конечно, Дунский и Фрид. Главный их такой уголовный рассказ — «Лучший из них», очень вам его рекомендую. И, конечно, «58 ½: записи лагерного придурка» — одного Фрида, но там есть письма Дунского и записки об их совместном опыте в Инте. Это, конечно, потрясающий текст, и там очень много сказано о блатном мире тех времен. Фима Жиганец — псевдоним, естественно, известного ростовского журналиста, довольно много написавшего о сучьих войнах. И, конечно,…

Примерно то же, что и в Бетале Калмыкове — волевое начало, воля. Вот вам название романа Гарроса, очень непростого. Привлекала воля и привлекало, ну скажем так, отсутствие рефлексии, которое губила его. «У вас на носу очки и в душе осень. Вы скандалите на газетных страницах». Да, он любил людей, скандалящих,— то же, что привлекало и в Бене Крике. Но я думаю, чекисты были для него не столько привлекательным моментом, сколько загадкой, понимаете, тайной. Он не понимал, как вот Бетал Калмыков решает судьбы людей вплоть до вмешательства в народные танцы.

Бетал Калмыков — интересная фигура. Отношение Бабеля к нему — самое ценное, что есть в воспоминаниях Антонины Пирожковой, мне кажется. Да и…

Я очень любил отца и сына Абрамовых — при том, что творчество их неровное. Наиболее удачным их произведением мне представлялись «Странники», напечатанные в «Юности», такая фантазия. Но идея гедонизма победившего, конечно, не ими придумана. Она придумана братьями Стругацкими в «Хищных вещах века». И ещё точнее предсказано там, что это приводит к психическому истощению, этот поиск наслаждений. Со многими это уже произошло. Не зря братья Стругацкие называли эту утопию единственной полусбывшейся или хотя бы в чём-то сбывшейся. А что касается самой идеи гедонизма, то, не знаю, читали ли братья Стругацкие тогда Олдос Хаксли, но в «О дивном новом мире» эти ощущалки тоже сделаны лет за тридцать до…